Хирург столетия. «Он сформировал меня как человека, врача и педагога»

Хирург, ученый и педагог Александр Владимирович Шотт на протяжении долгих лет развивал белорусскую медицину. О его жизненном и профессиональном пути «Аргументам и фактам» рассказывают его родственники, коллеги, ученики и друзья.

Сегодня мы беседуем с учеником профессора Александром ХАРИТОНЧИКОМ.

- Александру Владимировичу Шотту было 94 года, когда мы встретились с ним в последний раз, за несколько месяцев до его смерти. Это была наша очередная неформальная встреча за чашечкой чая и теплой беседой. Передо мной сидел великий Человек, великий Учитель, Наставник и Педагог, который сформировал меня как личность, сделал из меня хирурга и преподавателя. Передо мной сидел великий ученый, который создал целую школу белорусских хирургов, внес огромный личный вклад в развитие советской и белорусской медицины. Профессором А. В. Шоттом за весь период его научной деятельности было подготовлено порядка 20 докторов медицинских наук и около 50 кандидатов медицинских наук. В те часы, проведенные за разговором, я, конечно, не думал о жизненном пути Александра Владимировича. Меня поразило в тот день совершенно другое: будучи в столь почтенном возрасте, он абсолютно ясно мыслил, его речь, как всегда, была стройной и логичной, события, которые мы с ним обсуждали, он помнил в мельчайших подробностях. И я невольно поймал себя на мысли, что эти события я в свои 65 лет уже плохо помню. При этом профессор Шотт в 94 года продолжал плодотворно работать: руководил докторской диссертацией своего ученика. Александр Владимирович был невероятным человеком, о котором можно говорить часами – и все равно всего не расскажешь.

Знакомство

Впервые я встретил Александра Владимировича, будучи еще ребенком. Мне ставили неутешительный диагноз – порок сердца. Мой папа привез меня к своему однокурснику и другу Александру Владимировичу Шотту на консультацию. Детские впечатления от этого человека у меня были приятными: мне он понравился как очень добрый дядя, потому что сказал, что я здоров и могу жить как все мои сверстники. Оценить его профессиональные качества я, конечно же, не мог. Тогда Александр Владимирович без всякого УЗИ, а лишь с помощью фонендоскопа поставил мне верный диагноз, который через много лет был подтвержден специальными методами исследования. Он всегда был непревзойденным диагностом.

Более близко я познакомился с ним, когда поступил в медицинский институт. В первые месяцы учебы мне негде было жить. Нужно было немного подождать, чтобы выделили место в общежитии. Мой папа поделился со своим другом, что хочет подыскать в столице мне какую-либо комнату. Услышав это, Александр Владимирович возразил отцу: «Он будет жить с нами. Неужели ты хочешь, чтобы наши дети ютились по углам? - а после этого еще добавил: - Вась, ну ты сам вспомни, как мы жили, как мы с тобой кусок хлеба делили в общежитии» (это были трудные послевоенные годы). После этого я временно переехал жить в его семью. Приняли меня там как родного. И, даже когда я получил место в общежитии, все равно любил гостить у Шоттов. Одно из самых ярких воспоминаний, когда 1-2 января на экранах советских телевизоров выходила передача «Песни года». Я шел к Александру Владимировичу смотреть её по цветному телевизору, а также мысленно уже наслаждался по-домашнему вкусными блюдами, приготовленными Марией Павловной (женой Александра Владимировича).

Мой папа и Александр Владимирович были одногруппниками и хорошими друзьями. В 1947 году они поступили в медицинский институт и после этого не прекращали свое общение долгих 54 года. Их дружба была в духе Шотта – бескомпромиссной. Слова «блат» или «по знакомству» никак не могли помочь мне в моей дальнейшей карьере. Например, в аспирантуру я поступил не по «блату», а после того, как отработал положенный срок после интернатуры, занимался разработкой темы моей будущей диссертации, выполнив полностью ее экспериментальную часть. В аспирантуру меня рекомендовали сотрудники кафедры, которые ежедневно видели меня в работе, всегда помогали и учили овладевать профессией. И отношение Александра Владимировича ко мне было строгим и справедливым. Если кому-то что-то и прощалось, то мне не прощалось ничего: ни лишнее слово, ни неправильное действие. За какие-то проступки Александр Владимирович прилюдно делал мне замечания, и это очень дисциплинировало и учило жизни. Замечания он делал спокойным, тихим, но строгим тоном, всего несколько слов или предложений, но они заставляли меня посмотреть на ситуацию и оценить её с другой стороны, и сразу же приходило понимание своей неправоты. И это воспитывало.

Я ему безмерно благодарен за такую жесткую науку. Именно Александр Владимирович сделал из меня человека в молодости, именно он сформировал во мне те качества, которые необходимы человеку и хирургу. Когда я окончил аспирантуру и был избран ассистентом, а позже доцентом кафедры – я вошел в коллектив уверенным и в себе, и в своих действиях, но, конечно же, всегда советовался со старшими коллегами. И, полагаю, такое воспитание относилось не только ко мне одному, но и ко всем, кто работал с Александром Владимировичем. Многие мои коллеги считали его своим отцом. Невзирая на его строгое отношение, он был настолько человечным, настолько добрым и чутким, что представить или описать это словами будет достаточно сложно.

Семья

Я очень любил семью Александра Владимировича. Трудно описать то умиротворение, ту ауру спокойствия, любви и уважения, которая царила в их доме на протяжении долгих лет. Когда я жил в семье Шоттов несколько месяцев на первом курсе, меня поражал уклад в их семье. В доме всегда было чисто, уютно и спокойно. Домашние уважали и любили друг друга. И во многом такая обстановка была возможна благодаря хранительнице семейного очага – Марии Павловне. «Дети, не шуметь. Папа работает», - тихо, но строго говорила она. И тут же все наши шумные беседы утихали.

Всю жизнь Александр Владимирович работал над собой: и в клинике, и дома. Его четкий распорядок дня никогда не нарушался. И это тоже заслуга Марии Павловны. Она всегда поддерживала своего мужа, создавала ему все условия для продуктивной работы. Когда он корпел за рабочим столом, он был неприкосновенен. Мария Павловна была невероятно домашним, очень уютным человеком. За все время их долгой совместной жизни она всегда готовила ему завтраки. Никогда не могла себе позволить такой «вольности», чтобы Александр Владимирович сам этим занимался. Возможно, кто-то сочтет это мелочью или обязанностью жены, однако именно в таких на первый взгляд «обыденных» деталях скрывается большая и крепкая любовь.

Мария Павловна была сама доброта. И переживала она за всех и каждого. Ее чуткость проявлялась даже к студентам, которых она по-матерински пыталась защитить перед своим объективным и строгим мужем:

– Саша, он поставил сегодня много двоек? – спрашивала она меня, когда в университете прошел очередной экзамен.

– Нет, – пожимал плечами я.

– Ну ты же понимаешь… Я каждое утро за завтраком, отправляя его на работу, говорю: «Что хочешь делай, но не ставь двоек студентам. Их же жалко!»

– Мария, не лезь не в свои дела, - спокойно говорил Александр Владимирович, услышав наши беседы.

Они прожили вместе более 50 лет. Между ними никогда не возникало ссор или недомолвок. Они никогда не повышали друг на друга голос. Желая утолить свое любопытство, я как-то спросил у Марии Павловны: сколько раз они ругались с Александром Владимировичем. Она долго думала над моим вопросом, а после сказала: «Даже вспомнить такого не могу».

А еще она очень вкусно готовила. В день рождения мужа, 13 марта, когда вся кафедра приходила к ним в дом, столы ломились от яств. И Мария Павловна все время предлагала гостям попробовать то или иное блюдо. Для нее было большой радостью, когда мы ели ее блюда с удовольствием и уходили домой сытыми. А сделать это было очень просто, ведь стол в такие праздничные дни радовал не только разнообразием блюд, но и вкусом. Один из своих юбилеев Александр Владимирович решил праздновать не дома, а в кафе. «Еле Марийку уговорил», - шутил он. Ведь Мария Павловна искренне хотела принять всех гостей дома. Хоть она в такие дни и была постоянно в готовке, но получала неимоверное удовольствие от гостей в доме, от шуток и веселых разговоров и, конечно же, от нашего восхищения ее кулинарными талантами. Я, кстати, хорошо помню тот юбилей. Мои родители сделали памятный подарок Александру Владимировичу: хрустальную вазу, которую на заказ выдули на стеклозаводе «Неман». На ней выгравировали слова Гете: «Перед великим умом я склоняю голову, перед сердцем великим – колени». Александр Владимирович по праву заслужил такую оценку своим трудом и делом, которому он самоотверженно прослужил более 70 лет.

Мария Павловна никогда не вступала в какие-либо конфликты. Она умела высказывать свое мнение по-женски, очень мягко и аккуратно. Знаете, хоть они с Александром Владимировичем – люди из деревни, в них жили великая культура, интеллигентность и порядочность. Такими же были и их родители. Ежегодно несколько человек с кафедры приезжали в деревню к Александру Владимировичу за яблочным урожаем. И только мы входили в калитку – как нас встречала Софья Антоновна, мама Александра Владимировича.

- Мойте руки и за стол, - говорила она нам.

- Мама, мы же еще ничего не сделали, - замечал Александр Владимирович.

- Не командуй, - спокойно говорила женщина сыну и приглашала нас к трапезе.

Она должна была сперва усадить за стол и накормить своих гостей, «а потом идите и работайте». После работы нас вновь ждал накрытый стол. И пока ты не поешь – домой не уедешь. Никакие отговорки не принимались во внимание. Чисто по-человечески это были люди высокой культуры. В каждом собеседнике они видели уважаемого человека, даже если встречались с ним впервые. За столом беседа была любезной, доброй, интересной. Таким же хорошим человеком была и Кира Владимировна, сестра Александра Владимировича.

Я считаю, что семья Александра Владимировича жила по Божьим заповедям. Они никогда не обсуждали и не осуждали кого-либо: «Не суди и не судим будешь». Они никогда никому не мстили. Вновь заповедь: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию…».

Их семья не была гламурной. Простые люди, где именно простота принималась за самое прекрасное. У Марии Павловны был фартук с карманчиком. И там всегда лежала помада. Как-то она мне сказала: «Саша, я скажу тебе по секрету одну вещь. Да, я сижу тут зачуханная, без прически, без макияжа, потому что целый день верчусь! Но когда домой приходит Саша, то я быстренько достану из моего кармашка губную помаду и намажу губы». И иногда Александр Владимирович в шутку спрашивал у своей жены: «Марийка, а где помада лежит?» - А она отвечала: «Все на месте, Сашенька».

Однажды я поинтересовался у Марии Павловны, есть ли у нее, кроме обручального кольца, еще какие-либо украшения. Она удивленно сказала: «О чем ты? (ее частое восклицание). Зачем они мне?»

Когда Марии Павловны не стало, это было для Александра Владимировича большой трагедией. Я пришел к ним домой, и Александр Владимирович со слезами на глазах сказал мне: «Сашенька, ты даже представить себе не можешь, каково это: потерять человека, с которым ты прожил более 50 лет».

Наставник

Александр Владимирович был тем человеком, рядом с которым было приятно, хоть порой и тяжело работать. Писать под его руководством диссертацию было настоящей каторгой, уж поверьте. Он не допускал ни единого неточного слова, ни единой ошибки, даже незначительной опечатки. Я ему как-то сказал, что по его правкам переписывал одну главу четыре раза:

- С таким опытом мне даже позавидовал бы сам Лев Толстой, - привел я такое сравнение.

 - До Льва Толстого тебе еще далеко, поэтому переписать придется еще раз, - парировал Александр Владимирович.

Он вычитывал все до запятой. Как говорил профессор: «С кондачка ничего пройти не может». Он никогда не писал за своего ученика и строчки, однако своими замечаниями помогал улучшать качество работы, всегда был готов прочитать твой труд еще раз и дать дельный совет. Трудом и бессонными ночами его ученики сами добивались поставленной цели и решения обозначенных задач. С моей диссертацией все было строго. Не только процесс написания работы дался трудно, но и завершающая техническая часть. Нужно было найти машинистку, которая печатает текст без опечаток. Я такую нашел в Совете Министров за сумасшедшие деньги. И вот работа была напечатана, диссертация красовалась в переплете. Я на радостях собирался уже представить свой труд ученому совету, как тут Александр Владимирович вызывает меня к себе:

- Знаешь, я нашел на третьей странице орфографическую ошибку, - сказал профессор, протягивая мне мою диссертацию в обложке.

- Ну и бог с ней! Кто ее там заметит? - сказал я. Мысль, что нужно расшивать и вновь переплетать работу, меня никак не радовала. И я безуспешно пытался переубедить профессора.

- Нет, ошибку надо исправить, - твердо сказал мой руководитель.

После этих слов он открыл мою работу на нужной странице и указал на слово, которое было жирно подчеркнуто синим карандашом. Я тут же понял, что это невозможно ни стереть, ни чем-то замазать. Пришлось все переделывать, мелочей у моего учителя в работе не было. Ошибка исправлена, замечаний к моей работе больше нет. Казалось бы, можно выдохнуть. Осталось лишь отвезти диссертацию на отзыв в Москву. Перед отъездом коллеги мне посоветовали заранее написать отзыв. Мол, понравится москвичам – они мне его подпишут, а не понравится – на основе мною написанного внесут свои правки. Я решил поделиться своими планами с Александром Владимировичем, мол, напишу-ка я отзыв сам. А тот мне сказал: «Ты что? Они должны сами написать отзыв на твою работу».

И вот я приехал в Москву. Захожу в кабинет к директору Института сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева академику В. И. Бураковскому, Герою Социалистического Труда, показываю ему свою диссертацию. Он говорит, что мою работу будет рецензировать заведующий лабораторией искусственного кровообращения, снимает трубку, звонит и говорит: «Здесь у меня аспирант профессора Шотта из Минска, привез на отзыв диссертацию. Пожалуйста, посмотри работу. Могу сказать, что профессор Шотт - человек порядочный, а клиника его честная».

Вот таким был Александр Владимирович, его знали и ценили даже в Москве.

Работа

Александр Владимирович никому не делал никаких поблажек. И это, конечно, касалось рабочих моментов. И тут стоит отметить его важное качество руководителя: он никогда не оскорблял и не повышал на кого-то голос. Я проработал с ним 25 лет и ни разу не слышал, чтобы он говорил на повышенных тонах с кем бы то ни было. Его требовательность всегда была обоснованна. В первую очередь – к себе. Наша традиционная пятиминутка начиналась ровно в 8:30. Когда в аудиторию заходил профессор, все переводили стрелки на своих часах. Мы знали, что Александр Владимирович вошёл ровно в 8:30, ни секундой позже. Он всегда был точен, никогда не опаздывал.

Еще большей силой обладали его слова и действия. Если он говорил, что это сделает, то доводил сказанное до конца, без лишних напоминаний и просьб. И требовал такого же честного и порядочного отношения к работе от своих сотрудников. Его культом были знания и постоянная работа над собой. Врач всегда должен учиться. Но еще важной его мыслью было то, что сами врачи должны делиться опытом и обучать друг друга в любом возрасте. Не дай бог, ты освоил новую методику, усовершенствовал старую или отработал хороший метод операции, но не поделился этим со своими коллегами! Профессор каждый день приходил в операционную и наблюдал за ходом операций. Если он видел, что хирург что-то делает по-новому, не так, как другие, то спрашивал: «Ну и кого ты обучил этому?» Если за этим следовал ответ «никого», то хирург получал строгий выговор.

Все врачи знали, что в сложной ситуации лучше разбудить посреди ночи доцента и посоветоваться, чем утром слышать «нагоняй» от профессора. В клинике под руководством Александра Владимировича нужно было 24/7 быть в курсе происходящего, обязательно советовать и помогать своим коллегам. Он за этим строго следил.

Если у нас проходила конференция по обсуждению сложных клинических случаев и профессор видел на таких собраниях мало молодых врачей, он сильно негодовал. И говорил: «Идите на дровяной склад. Там чурки. Их можно рубить, пилить, они никому ни на что не пожалуются. А тут больные, поэтому вы должны постоянно учиться». Даже если молодой врач еще не готов к операциям определенной сложности, он все равно должен учиться на опыте старших коллег, слушать их мнение, а где-то и учиться на чужих ошибках.

Вспомнился случай, который произошел на одной из таких конференций. Он ярко показывает один из нерушимых постулатов Александра Владимировича – в хирургии нет места лжи. В те годы не было такой медицинской аппаратуры, какая есть сейчас. Поэтому врачи нередко полагались  только на свой опыт и интеллект. Александр Владимирович был невероятным диагностом. Это я понял еще в детстве, когда профессор без УЗИ поставил мне точный диагноз. Однако и дальнейшие годы совместной работы не давали даже повода усомниться в его профессионализме. Иногда случались сложные диагностические ситуации, когда невозможно было поставить точный диагноз, но он говорил: «Я точно не знаю, что там, но нужно оперировать, причем срочно». И правда: оперировали больного и спасали жизнь пациенту. Но речь про другой случай. Профессор подозревал, что у женщины была опухоль тонкого кишечника. Поставить в то время точный диагноз «рак тонкого кишечника» было очень трудно. Поэтому он поручил одному молодому врачу, приехавшему на учебу в нашу клинику, сделать пациентке ирригоскопию одновременно с принятием бария и отслеживанием его пассажа по кишечнику. Проходит день или два с этого поручения, начинается утренняя конференция. На ней Александр Владимирович интересуется у врача, сделали ли больной это исследование. Просит зачитать заключение рентгенолога. Доктор берет папку и читает абсолютную норму. То есть по результатам его исследования у больной ничего не обнаружили: никакой опухоли, никакой иной болезни. Профессор засомневался и попросил ознакомиться с результатами исследования рентгенолога, которая тоже присутствовала на конференции. Она взяла историю и удивленно сказала: «А здесь ничего не написано». Заглянули в «записи» - там действительно чистый лист. Стало ясно, что больной никакого исследования не проводили. И Александр Владимирович этому доктору тогда сказал: «Снимите халат и покиньте клинику». Профессор говорил, что в хирургии можно простить многое, кроме вранья. Ведь на кону стоят жизни пациентов, поэтому в клинике нет места лжи. Кстати, больную прооперировали, у нее действительно был рак тонкой кишки. А судьба того доктора решалась долго. Мы просили Александра Владимировича вернуть врача к нам на работу. Профессор согласился только после очень долгих уговоров и искреннего раскаяния доктора.

Самое примечательное, что он никогда не напоминал доктору о его проступке. Из уст Александра Владимировича никто никогда не слышал едкой фразы: «А вот помнишь, как ты…». Он был очень искренним и откровенным. Никогда ни на кого не таил обиду и не мстил. Даже если он отчитывал за что-то, то в твоей душе не возникало обиды на Александра Владимировича. Он умел донести свою мысль очень точно и ясно, но аккуратно и культурно. Что бы хирург ни натворил во время операции, Александр Владимирович прикрывал его своей честью и репутацией. Он считал, что самое страшное наказание для хирурга – это то, что он пережил внутри себя. Для него в приоритете было не показать свой опыт перед другими, не похвастаться тем, что он исправил ошибку другого врача, а спасти пациента от его недуга. Мы знали, что гордыня или страх перед начальством – это ничто. На вершине – жизнь людей. Именно поэтому, если хирург был в чем-то не уверен, никто не стеснялся пригласить в операционную Александра Владимировича. Он, оценив ситуацию, стоя за спиной хирурга, спокойно советовал, что и как делать. И никогда этому специалисту профессор не припоминал ошибок. Начинался новый день, плохое оставалось в прошлом. А мы, коллеги, плотно стояли над пациентом и продолжали бороться за его жизнь и здоровье.

Александр Владимирович не терпел, когда кто-либо в хирургии начинал бахвальствовать. Еще он запрещал оперировать по знакомству или по просьбе. «Не надо оперировать никого по «блату» или по знакомству, это может плохо кончиться. «Ведь, если возникнут какие-нибудь осложнения, для друзей или родственников вы можете превратиться во врагов», - говорил он. К сожалению, жизнь иногда подтверждала эти слова.

Честность и порядочность

Ежегодно 13 марта в свой день рождения (шуточно на кафедре мы называли этот день святым) Александр Владимирович всегда оперировал, причем весьма сложные случаи. А после операции мы всей кафедрой шли к нему домой, и там происходило настоящее пиршество. Столы ломились от яств, хватало и выпивки, но никогда в этот день никто не был пьяным. Эти застолья всегда получались очень добрыми, общение было простым, дружеским, с шутками и вместе с тем поучительным для всех нас. Мы учились общаться, мы были единым дружным коллективом и наслаждались нашим общением. Таким сплоченным коллективом мы часто отмечали Новый год, государственные праздники. Александр Владимирович создал очень порядочный коллектив: никто не занимался сплетнями, хотя сказать что-то про кого-то в узком кругу всегда можно. И это, кстати, была одна из особенностей Александра Владимировича: он никогда не говорил про кого-то за его спиной, правда, мог похвалить, но плохого никогда не говорил сам и не позволял этого никому.

Мне рассказывали мои старшие коллеги, что когда-то в коллективе произошел неприятный случай. Один из врачей пошел и доложил профессору на другого доктора. Александр Владимирович внимательно выслушал все претензии и попросил позвать «провинившегося». В своем кабинете он усадил рядом враждующих коллег и предложил каждому высказать личное мнение друг о друге. Им, конечно, стало стыдно, ведь за спиной говорить легче. Увидев это замешательство, Александр Владимирович предупредил, что, если он еще раз услышит сплетни за спинами коллег друг о друге или подобные доносы, то оба врача снимут халаты и покинут клинику. И больше никаких разговоров, а тем более кляуз не было.

Он настаивал на том, чтобы все коллеги поздравляли друг друга с днями рождения. Профессор говорил нам: «Вы можете ненавидеть друг друга, не ходить друг к другу в гости. Но на работе вы друзья и братья». Будучи человеком высокой порядочности, Александр Владимирович требовал этого от своих коллег.

Как я уже говорил, Александр Владимирович никогда не таил обиды. Как-то на хирургической конференции один профессор вступил в дискуссию с Александром Владимировичем и в какой-то момент перешел на повышенный тон. И Александр Владимирович спокойно ответил коллеге: «Простите, но вы не умеете вести дискуссию, поэтому я сяду и не буду отвечать на ваши вопросы». Прошло время, и Александра Владимировича Министерство здравоохранения назначило руководителем проверки по жалобе на того самого профессора. Когда проверка закончилась, мы спросили, подтвердились ли факты, изложенные в жалобе. Он ответил: «Будьте всегда объективными и никогда не мстите». Тот профессор был реабилитирован, а после лично извинился перед Александром Владимировичем за инцидент.

Честность в работе Александра Владимировича невозможно не отметить. Порой он в лоб задавал простой вопрос, который обескураживал того или иного хирурга: «А вы бы себе такую операцию сделали? А своему родственнику?» Еще он приучал нас не бояться просить о помощи. Если ты в чем-то сомневаешься – обратись за советом к старшим. Я порой звал его в операционную, просил помочь. А Александр Владимирович, оценив ситуацию, смотрел и говорил: «Ты все сейчас сам сделаешь». Он становился за спиной и подсказывал, и возвращались спокойствие, уверенность в себе, в своих силах.

Помню день, когда он выходил на пенсию. На мой взгляд, это верх честности, порядочности и высокой культуры. По правилам быть заведующим кафедры можно до 65 лет, а дальше человек должен передать должность кому-то другому и остаться профессором кафедры. 13 марта, в день своего 65-летия, Александр Владимирович зашел ко мне в кабинет и сказал: «Отвези, пожалуйста, это заявление ректору». Там было написано следующее: «Разрешите мне выйти на пенсию и уйти с должности заведующего кафедрой». Я удивился: срок избрания его заведующим кафедрой еще не истек, на его место никого не предлагают. Но Александр Владимирович ответил, что нужно уступать дорогу молодым и у него есть достойная кандидатура вместо себя. Я отвез это письмо ректору, тот, ознакомившись с написанным, снял трубку и долго говорил с профессором. Мол, уходить пока никуда не надо. В роли заведующего пока видят только профессора Шотта. На следующий день я услышал шум в коридоре. Кто-то что-то перетаскивал на каталке. Открыл дверь и вижу, как профессор перевозит свои книги из кабинета. «Это не мой личный кабинет, это кабинет заведующего кафедрой, и в нем должен работать мой преемник. Помоги лучше книги перевезти», — ответил профессор на мои вопросы. Я отказался, но Александр Владимирович был неумолим. Хотя в тот момент мне это казалось немыслимым: не было решения ученого совета или решения ректора, а он хочет освободить место. Я созвал всю кафедру, чтобы поговорить с Александром Владимировичем коллективно:

- Понимаете, мы не против нового человека. Но вам еще рано уходить с этой должности, - говорили мы ему.

- Молодо-зелено, - сказал он, выслушав нас. - Я понимаю, что мне надо уйти, а вы - нет. Вот пройдет десяток лет, и уже вы будете понимать, что мне надо уходить. Но только вот я этого понимать уже не буду. Неужели вы хотите довести до этого?

Ну и что нам на это нужно было ответить? Поэтому мы встали и дружно начали помогать ему перетаскивать книги. А через день в его кабинете уже сидел его ученик, доктор медицинских наук, сотрудник нашей кафедры и будущий заведующий.

Скромность и доброта

Какие бы разговоры ни велись с Александром Владимировичем, они всегда были дружелюбны, человечны и назидательны. Даже если в жизни случалась какая-либо семейная проблема, Александр Владимирович был готов выслушать и помочь словом или делом любому. А после разговора с ним ты уже по-другому смотрел на свою проблему и знал, как поступить.

Он всегда стоял горой за свой коллектив. Это проявлялось как в глобальных вещах, так и в мелочах. Мы вместе с ним нередко ездили на какие-либо международные конференции. Однажды в Институте сердечно-сосудистой хирургии им А. Н. Бакулева в Москве после пленарного заседания был банкет в ресторане. Там собрался весь цвет сердечно-сосудистой хирургии СССР, был и Николай Михайлович Амосов. Александр Владимирович сел с краю стола рядом с нами, аспирантами. И Амосов ему кричит через весь стол: «Александр Владимирович, идите сюда. Тут весь президиум сидит». А профессор отвечает: «Нет-нет, я со своими аспирантами посижу». И он не пересел, хотя был среди кардиохирургов крупной величиной. Он первый в Беларуси стал заниматься сердечной хирургией, первый создал аппарат искусственного кровообращения (три модели), первый занимался пересадкой сердечных клапанов и готовил квалифицированные кадры.

Кстати, если кто-то из нас ездил выступать на какую-то конференцию, то по возвращении, кроме того, что он должен был доложить о конференции, его ждал «допрос» от Александра Владимировича: «Что ты посмотрел, кроме клиники и конференции?», «Что нового узнал?» Иногда ему отвечали, что, увы, не было времени на какой-то досуг, занимались исключительно работой. Тогда от профессора следовала фраза: «Значит, поездка прошла плохо. Ты не познакомился с достопримечательностями того города, в котором ты оказался, не сходил в театр. Плохо распределил свое время». Однажды мы его решили подловить на этих словах. Мы приехали на конференцию в Москву. Программа была очень плотной, заканчивалась поздним вечером. Толком никуда и не выйдешь, не познакомишься с достопримечательностями, не успеешь в театр. Но тут Александр Владимирович подошел к нам и сказал: «У меня есть три билета на оперу «Царская невеста». Идем сегодня вечером» и повел нас в театр. Не смогли подловить!

Александр Владимирович дружил с высокопоставленными лицами. Подчеркну: не просто был знаком, а именно дружил. И никогда не кичился такими связями. Был он дружен со Н. Н. Слюньковым, первым секретарем ЦК компартии Беларуси, членом Политбюро ЦК КПСС. Я помню, как профессор назначил мне время для вычитки очередной главы моей диссертации. Я приехал в назначенное время, вышел из лифта, а у двери стоит мужчина и спрашивает:

- Куда вы идете?

- Я иду к Александру Владимировичу. А вы что тут делаете? – не растерялся я.

- Вы ничего не понимаете? Вы разве не предупреждены? – говорит еще большими загадками незнакомец.

– Нет.

- А вы машину внизу видели? – продолжает допытываться тот.

- Ну стоит какая-то, - подтвердил я.

– Это черная «Чайка», - намекает незнакомец.

Благо я успел нажать на звонок, и наш странный диалог прервал Александр Владимирович, который впустил меня в квартиру. И тут я увидел Н. Н. Слюнькова, который извинился за своего охранника. Кстати, именно Н. Н. Слюньков настоял на получении для семьи А. В. Шотта более просторной квартиры с отдельным рабочим кабинетом, хотя Александр Владимирович долго отказывался.

В 1987 году наша кафедра переехала из 4-й городской больницы в только что открывшуюся 10-ю. И приехал в Минск на конференцию бывший министр здравоохранения СССР Борис Васильевич Петровский, академик, Герой Социалистического Труда. Александр Владимирович попросил меня как-то занять Бориса Васильевича, у него как раз свободный вечер, и предложил приготовить наши белорусские блюда и зайти к нему в гости в гостиничный номер вечером. Так и решили: моя жена приготовила колдуны, а Мария Павловна – драники. Это был очень приятный и интересный вечер. Никто за столом не чувствовал никакой скованности или неловкости. Александр Владимирович искусно умел перевести весь официоз в приятную и душевную беседу. Он никогда не гордился такими знакомствами, даже не упомянул перед коллегами утром, что общался с таким великим хирургом.

Случались в жизни Александра Владимировича и вопиющие несправедливости, которые он переживал внутри себя и не выносил эмоции на публику. История с кардиоцентром на базе 4-й больницы – яркий тому пример. Я не буду рассказывать эту историю, свидетелем которой я был. Расскажу о последнем обходе профессора в отделениях кардиохирургии. Я очень хорошо помню этот день. Был понедельник. Обход Александр Владимирович всегда проводил очень долго. Он каждого больного тщательно осматривал, диагностические службы докладывали результаты обследований, все это анализировалось, оценивалось, поэтому ошибок в диагнозе просто не могло быть. Наконец он осмотрел последнего пациента и объявил сотрудникам, что принял решение уйти из кардиохирургии. Мы все были в шоке. Окружили его, начали отговаривать, просили хорошо подумать. А он ответил: «Мои дорогие и любимые коллеги, прежде чем объявить вам о своем решении, я очень долго думал». Вот так и ушел, без скандала и громких слов.

Воспоминания

Александр Владимирович во всех видел только хорошее. Или просто не вспоминал старое и плохое. Думаю, на его жизненном пути были недруги, которые подпитывали свою неприязнь завистью к его заслугам и опыту. Но Александр Владимирович не обращал на них никакого внимания. Ведь ему по душе были инициативные, деловые и порядочные люди.

Оперировали мы как-то мужчину, проводили бедренно-подколенное шунтирование. Операцию начали в 9 утра, а закончили в 5 вечера. Вся операционная бригада очень устала. Пришли в кабинет к Александру Владимировичу, и он мне дал 3 рубля  и попросил сходить в ближайший магазинчик, купить конфет под коньяк. А я же знаю, что профессор не пьет. Правда, иногда он капал 3-4 капли коньяка, наполнял рюмку водой и, шутя, говорил, что это уж очень концентрированный напиток для него. Так вот, я побежал в магазин и купил полкило шоколадных конфет «Ласточка». Александр Владимирович, я, еще один участник операции и операционная сестра сели у него в кабинете, выпили по рюмке и закусили конфетами на голодный желудок. И тут раздался звонок от Марии Павловны: «Саша, где ты?» Она-то привыкла, что ее муж уже в 15:30 дома, а тут ничего от него не слышно. Он ответил: «Марийка, мы так устали. Только с операции». - «Немедленно приходите все ко мне, я тут приготовила ужин. Все, я ставлю греть, жду!» Мы пришли домой к профессору (он тогда жил недалеко от клиники), а на столе нас дожидались тарелки с едой, расставленные приборы и бутылка коньяка. Александр Владимирович спросил: «А коньяк-то зачем?» - «Саша, ты не пьешь, но ведь с тобой люди пришли». Вот такое доброе отношение к своим сотрудникам. После работы не просто отправлял домой отдыхать, а старался подбодрить, быть рядом с коллективом даже после тяжелого рабочего дня.

Бесценный опыт

Его очень любили студенты. Хотя он был довольно строг, и все это прекрасно знали. Я помню, когда только пришел на кафедру и меня допустили к приему экзаменов, Александр Владимирович сказал мне сесть рядом с ним и послушать, как нужно принимать ответы у студентов. И вот перед профессором садится студент. Ни одного вопроса толком не знает. Но Александр Владимирович не раздражается, не кричит, а начинает объяснять, что студент должен был ответить, где он был не прав. «Я могу поставить вам только два», - подытожил Александр Владимирович. А студент встает и говорит: «Спасибо вам большое, вы абсолютно правы, я плохо подготовился».

После низкой отметки у А. В. Шотта студенты не бились в истериках, не обзывали преподавателя за дверью бранными словами. Профессор всегда объяснял, почему он поставил именно эту отметку, что студенту нужно выучить. Хоть и неприятно осознавать, что ты в чем-то не прав, профессор преподносил это так грамотно и корректно, что после беседы с ним ты понимал: винить в сложившейся неудаче нужно только себя.

Кстати, есть одна уловка профессора А. В. Шотта, которая и по сей день помогает мне при приеме экзамена. Он говорил: «Когда студент только начал тебе отвечать и ты его еще не дослушал, подумай, сколько бы ты поставил ему за такое начало». Как показывает практика, первые фразы студента говорят в какой-то степени об уровне его подготовки.

Был у меня один студент, с которым у меня завязался не очень приятный диалог:

- Александр Васильевич, а сколько вы получаете в месяц? – хамовато спрашивал парень.

– А зачем это тебе? – поинтересовался я. Хотя догадывался, что он где-то подрабатывает. Я назвал свою зарплату.

- Я за такие деньги, которые вы получаете в месяц, не стал бы и разговаривать. Ведь такую сумму я получаю за несколько дней, – подтвердил он мои домыслы.

- Рад за тебя, но тебе «два» по хирургии, - спокойно ответил я.

- Вы сейчас просто отыгрываетесь на мне.

- Ни в коем случае. Хорошо, давай я не буду ставить тебе эту двойку. Тяни новый билет, но иди отвечать А. В. Шотту. Я не скажу про наш с тобой диалог.

И студент отказался это делать. Знал, что профессор его знания оценит так же. Решил пересдавать экзамен мне и получил четверку, хотя вопросы я задавал ему не только по билету, но и по всему курсу хирургии. Но я увидел, что он начал мыслить. Ведь все знать невозможно, но если ты мыслишь – будешь хорошим врачом.

Дисциплина для Шотта тоже была значима. И в студентах, и в преподавателях, и в коллегах по клинике. Например, когда он видел, что преподаватель на экзамене сидит нога на ногу, то подходил и тихо говорил: «Вы не в кафе». Он делал замечание, если кто-то не погладил халат или пришел в неопрятном виде на работу. Его строгость воспитывала в нас порядок, который так важен в жизни.

Когда я сам работал начальником и со мной случалась какая-либо ситуация, я всегда думал: «А что бы сказал Александр Владимирович? Как бы он поступил?» Знаете, такая проекция ситуации на человека, которого я безмерно уважаю, который для меня является непререкаемым авторитетом, происходила автоматически. Ведь его многолетний труд, его мудрость и опыт всегда позволяли найти выход из любой ситуации. И мне в работе поиски ответов на подобные заданные самому себе вопросы тоже помогали. Я всегда старался и стараюсь равняться на Александра Владимировича, который, повторюсь, сделал из меня человека, педагога и хирурга.