Леонид Агутин: «Обо мне скажут: „Старик задолбал своими немодными песнями“»

Леонид Агутин, получивший недавно премию «за вклад в развитие музыкальной индустрии», а в декабре 2016 признанный «поэтом года», в интервью «АиФ» рассказал о том,  почему «голубые огоньки» превратились в «бал сатаны» и засилье примитива.

Владимир Полупанов, «АиФ»: Леонид, признаюсь, был сильно удивлён тому, что, вы, лирик, написали остросоциальное стихотворение ко Дню Победы, по сути, гневную отповедь: «Я, так интеллигентно аккуратен, и грубо так, по-дедовски, раним, скажу: „Пошли вы на ..., Бога ради, свободой мирной вскормленные ...! Запомните: я — непоколебим!“» Что заставило вас быть таким «интеллигентно аккуратным»? 

Леонид Агутин: Не люблю лезть в политику, хоть чем-то её касаться. Но ещё больше меня возмущает, что тема празднования великой Победы стала полем политических баталий. На мой взгляд, есть неприкасаемые темы, которые мы не имеем права трогать. Просто из уважения к людям, погибшим в этой войне. Наши деды и бабушки (у кого-то родители) пережили такое, что живому человеку даже невозможно вообразить! Не один, не два дня, а 900 дней длилась блокада Ленинграда! Мой дед погиб под Ржевом, где полегло порядка миллиона человек! Моя бабушка, которая тогда была девчонкой, рассказывала, что рядом с их деревней горы трупов лежали. Их некому было убрать, потому что в деревне осталось в живых 15 человек. Приходили то немцы, то наши. Мы не имеем права относиться к памяти этих людей пренебрежительно. Иначе у нас ничего святого не останется. Так что давно назрело.

7 мая этого года я был в Майами на юбилее моего друга-одессита (он давно живёт в Америке). Там было много разных гостей из Москвы, Одессы, Нью-Йорка, даже с Кубы. Мы все замечательно общались, пели песни. И один одессит, которому примерно лет 60, говорит мне: «Что-то мы давно в теннис не играли. Может, сыграем?» Я ему отвечаю: «Давай уже после праздников». «Какие праздники?!» — удивился он. «Ну, — говорю, — юбилей Алика, потом 9 мая». И он мне сказал такую фразу: «Да ладно. Ты же не в России. Никто не отследит. Можно и не праздновать 9 мая». Я не стал лезть в бутылку, отошёл в сторону. Но это было последней каплей. Мне сказал это хорошо знакомый человек, который родился в городе-герое Одессе! Более того, еврей. Может быть, он так пошутил. Но мне это показалось совсем несмешным. Я приехал домой, вышел на балкон и в ёмкой стихотворной форме сказал всё, что я думаю по этому поводу. Выложил это стихотворение в интернет рано утром 9 мая... Я много хороших стихов написал, как мне кажется. Но такого резонанса я не ожидал. Так часто бывает в жизни: когда почти не ждёшь никакой реакции — вдруг... настоящий взрыв!

— Но все ваши песни — это лирика. Желание написать остросоциальную песню, какие пишут Шевчук или Макаревич, у вас никогда не возникало?

— Рок-н-ролл без социальной подоплёки и бунтарства существовать не может. Поэтому Шевчук, написавший «Родина-уродина», органичен и, бесспорно, талантлив. Но остросоциальные песни редко бывают музыкально рельефными. В них всё-таки главенствует текст. Мне это скучновато. У меня, как бы это сказать, другая миссия. Сама музыка, новые ритмы и звуки, до этого не используемые в массовых масштабах у нас в стране, тексты на русском языке, написанные на не очень свойственную российским широтам музыку, — это моя революция, в этом был мой протест. 

— В декабре прошлого года в Кремле я наблюдал, с каким недоумением на лице вы вышли получать награду в номинации «Поэт года» на Первой национальной премии, которую спонсирует поэт-миллиардер Михаил Гуцериев. По логике в этой номинации должен был победить он. Вас сильно удивило, что вы забрали его награду?

— Удивило! Но дело не в Михаиле Сафарбековиче, конечно. Просто как поэт я был отмечен впервые. Но очень хотел этого. Потому что текстами занимаюсь, сколько себя помню. 

— Вас, как и Константина Меладзе, в первую очередь воспринимают как композиторов, забывая о том, что вы ещё и тексты сами пишете.

— Это так. Но всё это делается ведь не ради славы или количества достижений, а ради результата. И я, и Костя, и, к примеру, Игорь Николаев могли бы обращаться к мастерам слова и не забирать у них хлеб. Но в нашем случае трудно объяснить кому-то весь замысел, изложить настроение, проще доделать самому. Потому что часто песня уже внутри тебя вся полностью сидит. С нотами и словами. Я много раз обращался к своим знакомым поэтам, которых уважаю, чтобы они попробовали со мной работать. Получилось только один раз: с Германом Витке в начале девяностых. Для альбома «Босоногий мальчик» он написал 8 текстов. Мы дружили. Собирались. Фонтанировали. После этого я ни с кем из поэтов не смог сотрудничать. Я бы и рад был. Это же упрощает процесс. Написал музыку, отослал её поэтическому гению. И он тебе выдал шедевральный текст. Но такого никогда не было. Присылают. Всё не то. И всё не так. Поэтому я обречён работать самостоятельно. Замечательный поэт-песенник Костя Арсенев объяснил мне причину этой проблемы после очередной неудачной попытки поработать вместе. Ты, говорит, хочешь писать стихи теми словами, которыми именно ты разговариваешь. Довольно ёмко.

— Вы начинали в девяностые годы, когда кумирами становились артисты, исполнявшие довольно примитивную музыку: «Ласковый май», «Мираж», Рома Жуков, «Комбинация»...

— ...Не согласен, что тогда вся музыка была примитивной. Наоборот, в девяностые годы мы друг перед другом выпендривались, экспериментировали. Каждый год выходил проект, который был как-то по-особенному сделан. И тогда очень ценилась хорошая песня. Музыкальный мир всегда делился на два лагеря. С одной стороны — пошлая, примитивная, предсказуемая, банальная халтура в любом жанре. С другой — интересная, качественная, профессионально сделанная музыка. В девяностые одновременно существовал и «Ласковый май», и Владимир Пресняков, который тоже собирал дворцы спорта и стадионы.

Я никогда не бил себя в грудь и не кричал, что мы такие молодцы, профессионалы, а вон те — любители.  Нечестно так говорить. Люди слушают то, что хотят. Но главная беда в том, что сегодня взрослую современную музыку почти негде показывать. Всё пространство занято в основном молодёжной поп-музыкой. Понятно, что я сейчас занудствую, но стало очень много музыкального «формата» и циничного продюсерского подхода. А более творческие и эксклюзивные музыкальные проекты, та самая золотая середина между эстрадой и попсой, совсем задвинута в дальний угол. Сегодня поле примитива существенно расширилось.

— Но в девяностые ваши песни легко находили дорогу к слушателю, а сегодня, насколько я осведомлён, их неохотно берут на радио. Это так?

— Так. Недавно прочитал, что основатель и лидер британской группы Jamiroquai Джей Кей тоже переживает: не берут его песни на радио. Послушал его новую пластинку Automaton. Отличная! И подумал: как же тяжело бывает людям войти в новое время, когда они сами были создателями какого-то периода времени. Начало нулевых в мировой музыке невозможно воспринимать без Jamiroquai. И таким людям нужно подстраиваться под время?! Ок, прошла мода на графическую абстракцию и кубизм. А если ты Пикассо? И вот я звоню на радио, отсылаю песни. Их не будут крутить даже из уважения и потому что у тебя узнаваемый голос, если сразу нет миллиона отзывов. Недельку по ночам покрутят из вежливости. А потом скажут: «Чувак, извини, не пошло». Положат трубку и обсудят между собой: «Как же этот старик задолбал своими немодными песнями. Эта его „латина“ уже всех достала».

— Но ведь благодаря Интернету любая музыка, кино, литература стали очень доступными. Почему большинство потребителей всё равно выбирает примитив?

— Время очень стремительное. Когда любая информация не читается от корки до корки, а «гуглится» в двух-трёх строчках. Дайте мне быстро смысл. И пошёл дальше. Плюс ко всему на место программных редакторов музыкальных медиа (радиостанций и телеканалов) пришли эффективные менеджеры, которые нарочито не знакомы с музыкальной грамотой. Хозяева радиостанций специально нанимают таких. Потому что над ними не довлеет музыкальный вкус, они как бы выражают народное мнение. Они выбирают простые и понятные людям песни. И, когда ты предлагаешь новую песню на радио, тебе говорят: «Вы напишите так, чтобы людям нравилось». И это замкнутый круг. Музыкант делает так, чтобы не ему, а людям нравилось. Люди приходят за этим сегодня, завтра. И постепенно подсаживаются на примитивное. И каждый раз смеются над словом «жопа», а другие шутки уже им кажутся несмешными. Интеллигентный юмор их уже не вставляет. И надо увеличивать дозу примитива: громче, глупее, ещё меньше аккордов. Люди уходят в интернет, потому что на ФМ-станциях и ТВ им втюхивают одно и то же.

— Видимо, Максим Фадеев не зря обрушился на телевизионные «голубые огоньки», назвав их «балом у сатаны» и «погружением в ад»: «невозможный репертуар, лубочная картинка, жуткие шутки»?

— Я понимаю Макса. Хотя я один из тех артистов, про которых он это сказал. Но мне больше негде показывать новые песни. Ибо интернет меня не очень принимает. Поэтому я не могу хлопнуть дверью и сказать: «Идите вы со своим дурацким вкусом». На телевидении есть достойные передачи, появляются очень симпатичные сериалы, фильмы. Много хорошего. Но много глупого и примитивного. И «голубые огоньки», это правда, всё хуже и хуже.

Но есть обстоятельства. Вы бы видели режиссёров в период съёмок этих «огоньков». Они работают в адских условиях. Потому что бюджеты крохотные, нет большой команды (при этом реклама на ТВ стоит дорого, куда уходят эти деньги — непонятно). А в гримёрках на съёмках популярнейших программ — «Голос» или «Две звезды» — вы бывали?

— Конечно, бывал.

— И, должно быть, видели, что они без кондиционеров, с одним туалетом на всех (вместе с конкурсантами). То холодно, то жарко. Эти здания заводов, которые превратили в съёмочные павильоны, вообще не приспособлены для этого. Когда ты там находишься весь день, под конец самому хочется повеситься. От моральной усталости. Нам всем приходится преодолеть такое, чтобы показать людям эту радостную телевизионную картинку. Мне даже кажется, что если нас сейчас привести в гримёрки с диваном, кондиционером, своим туалетом, то я даже не пойму, в чём будет заключаться работа.

Макс, конечно, прав, но очень легко говорить, когда ты видишь только одну сторону медали. Получается, что он немножко подставляет профессионалов, которые не глупее его. И не хуже его понимают, что происходит. Многие из них хотели бы сделать по-другому. Но не получается. Поэтому, когда вам что-то на телевидении нравится, знайте, что люди совершили подвиг.

— Коль уж коснулись «Голоса»... У нас в стране огромное количество талантливой молодёжи, хорошо поющей. Казалось бы, бери и делай из любого звезду. Но мало кто из победителей этого проекта действительно «выстреливает». Чего не хватает?

— Представляете, сколько людей, которые профессионально, громко и кантиленно (протяжно, певуче — Ред.) могут спеть определённый набор нот, каждый год выпускают музыкальные учебные заведения? А сколько прекрасных девочек в красивых платьях с хорошими фигурами, которые очень сносно поют песню Уитни Хьюстон I will always love you, участвуют в телепроектах, подобных «Голосу»? А во всём мире появляется в год 2-3 звезды. Поэтому пение — это не всегда главное. Есть какие-то плохо уловимые вещи, которые делают человека популярным. Публика должна полюбить артиста. И неважно, как он поёт. Марк Бернес, Брюс Спрингстин. Какие они к чёрту певцы! Они рассказчики.

Проект «Голос» идёт более чем в 50 странах, его смотрят миллиарды телезрителей на планете. И все его участники распевают одни и те же песни, как в караоке-шоу. Две трети участников «Голоса» владеют вокальными приёмами, но у них нет индивидуальной тональности. Они поют, как кто-то. Одна треть — со своей тональностью. Но у них нет своего репертуара, и они не знают, зачем они пришли на сцену. Даже если у человека есть свой материал, своё лицо, важно, чтобы он был ещё и хитовым. Таких во всём мире единицы. Пока идёт «Голос», телезрители воспринимают его как чемпионат по вокалу и активно «болеют». Но как только проект заканчивается, грубо говоря, 1 января, уже никому нет дела до его участников. Поэтому сделать кого-то из «выпускников» «Голоса» звездой почти невозможно.

Я очень жалею, что в своё время меня не пригласили продюсером на «Фабрику звёзд». Там ты изначально делаешь молодому артисту свой материал. Каждый участник «Фабрики» уходил оттуда уже со своими хитами. И то им потребовалось лет 10 после проекта, чтобы закрепиться. А звёздами они стали, когда им всем было за 30 лет.