В поисках горных горилл. Вокруг света вместе с «АиФ»

Ранним утром, когда конголезский город Гомо еще спал, мы выехали из отеля и по черным улицам,  напоминающим кадры из хроники военных лет, направились в сторону границы с Руандой.

Сегодня мы планировали подняться в горы, где хотели найти горных горилл, и уже после того покинуть Конго.  Как знать, наверное, навсегда.

Начался дождь.  Серые капли разбегались  по стеклам автомобиля, искажая реальность за окном. Примерно через полчаса пути  в какой-то деревне в машину подсел  рейнджер, вооруженный автоматом  Калашникова.

Рейнджер на дороге в Конго – это гарант безопасности от всех: от бандитов, от повстанцев и от  местной полиции в том числе. Вообще-то, как я понял из случайно подслушанного разговора, рейнджер должен сопровождать нас на мотобайке следом за джипом, но старший сын Камары (так зовут рейнджера) накануне вечером взял у отца его транспорт  и поехал в соседнюю деревню к любимой девушке. У нее же и заночевал – бывает.  Поэтому Камара  пока едет рядом со мной.

– Автомат-то  китайский? –  спрашиваю я его.

–  Да, сделано в Китае, –  как прилежный ученик, отвечает рейнджер.

–  А вы знаете, что его изобрел российский конструктор? –  не унимаюсь я.

–  Конечно, Калашников, –   собеседник поражает эрудицией.

– А как часто приходится применять оружие? – не даю я ему подремать.

– Сейчас более-менее спокойные времена. Правительство вроде бы договорилось с повстанцами, правда,  я не уверен, что все повстанцы знают об этом. Но наличие рядом с вами просто вооруженного человека остановит многие шальные головы и, надеюсь, обезопасит вас.  В деревнях, в принципе, безопасно.  Если вы просто придете в любой дом, вас, скорее всего, там и покормят и напоят, несмотря на то, что сами люди живут очень бедно. Дело в том, что белых людей в наших краях очень мало и местное население будет относиться к вам точно так же, как и вы к нему. Вы с добром,  значит, и они с добром. Белых людей у нас называют «музунгу» и немного жалеют.

Статья по теме

Танзания. Нгоронгоро - лестница в небо. Вокруг света вместе с «АиФ»

– Дело в том, – поведал далее Камара, – когда умирает черный человек, его кожа теряет пигментацию и немного белеет. Потому, когда мы видим вас, музунгу, живыми, то предполагаем, что вы просто болеете. А когда выздоровеете, тоже станете черными.

Я задумался. Что-то не захотелось выздоравливать, если я действительно болен.

Мы заехали в какой-то поселок.

Наш внедорожник остановился на небольшой площади неподалеку от местной школы. Камара пошел искать своего влюбленного сына, чтобы забрать у него мотобайк. Я открыл задние дверцы джипа и спрыгнул на землю, чтобы размять затекшие ноги.  Идущие мимо местные люди остановились и откровенно, как диковинку какую, стали разглядывать меня.

Тем временем  в конце улицы поднялись  клубы пыли, и из них показался наш рейнджер  Камара на мотобайке. Красный шлем, зеленый плащ, автомат за спиной – прямо, Бэтмэн какой-то.  Я сделал несколько снимков уже вплотную обступивших меня детей, сел в машину и мы поехали в горы.

Ехали еще около часа. Джип карабкался  по кривой дороге вверх. На острых камнях его бросало из стороны в сторону, казалось, вот-вот расплещется  мозг.

Наконец-то машина остановилась на каком-то небольшом плато, откуда хорошо была видна гора, которая и была целью сегодняшнего утреннего путешествия. Где-то на  этой горе живут  гориллы.

Благо, закончился дождь. Во влажном воздухе  над поверхностью горных склонов расстилался туман.

Мы шли друг за другом по узкой тропе, протоптанной вдоль полей, засаженных картофелем.   Говорят, что в этом климате конголезцы успевают выращивать по три урожая в год.   Навстречу нам старик-пастух гнал коз. Козы, увидев музунгу, бросились врассыпную, неуклюже перескакивая на коротких ножках высокие грядки с картофелем. Интересно, что все животные, кроме маленьких молочных козлят, были в намордниках, сплетенных  из  чего-то, похожего на лыко.

Таким образом  местные крестьяне сохраняют урожай  в период его цветения. Действительно, когда я присмотрелся, то увидел, что почти на всех картофельных кустах только-только начинают появляться нежные сиреневые цветы.

Подошли к лесу.   Сопровождающий рейнджер напомнил, что в джунглях никто никуда не должен отходить  самостоятельно, чтобы не стать жертвой своей самонадеянности. В горных джунглях, куда мы идем, нельзя курить,  нельзя есть, нельзя не то что кричать, а даже громко разговаривать. Более того, каждому из нас была выдана маска, которую необходимо одеть, когда гориллы будут рядом. Предупредили также: к  гориллам нельзя приближаться ближе, чем не семь метров и наше общение с ними ограничено по времени – один час.

О том, что мы можем горилл не найти, речи даже не могло быть. К тому же, как нам объяснили ранее, в лесу уже находятся несколько рейнджеров  парка. Они по следам, оставленным гориллами,  ищут  их местонахождение и по рации направляют в эту часть леса наших рейнджеров.

Я приготовил репелленты, потому что, говорили, в этих лесах существует опасность стать покусанным  малярийными комарами и другой летающей кровососущей живностью. За мной шел рейнджер, большой человек с добрыми глазами. Он, увидев баллончик, посоветовал мне воздержаться от распыления, предложив сделать это лишь в том случае, если я встречу в лесу хоть одно насекомое.  Я доверился ему.

Мы зашли в мокрый лес. Впереди идущий сотрудник парку Вирунга прокладывал маршрут между высоких зарослей трав, поднимаясь по тропе в гору.

Под ногами хлюпала грязь. Странно, но насекомых действительно не было вообще. По бревну, лежащему поперек тропы, ползла куда-то большая улитка.

«Наверное, торопится», ‒ подумал я, и  аккуратно, чтобы не раздавить, снял ее с бревна и перенес в безопасное место. Обернулся, рейнджер, идущий за мной,  улыбался и одобрительно кивал мне головой.

В это время первый рейнджер побежал: мы, помня о муравьиных тропах, побежали тоже. Но, во-первых, бежать вверх по склону  быстро не получалось, во – вторых,  лианы, лежащие поперек дороги, требовали постоянной осторожности.  Так или иначе, но пробежав не более двадцати метров по муравьиным тропам, я почувствовал в районе правого предплечья не сильную, но все же довольно ощутимую боль – словно иголкой кто уколол. Рука инстинктивно метнулась в сторону боли, и пальцы сразу же нащупали маленькое твердое тельце муравья, который за несколько секунд поднялся по моему бегущему телу, залез за воротник и, найдя подходящее местечко, укусил.  Я достал этого альпиниста и, не останавливая  движения, рассмотрел. Не мелкий, около одного сантиметра в длину, черный муравей отчаянно пытался вырваться из моих рук, вернее, из моих пальцев. Я даже могу со стопроцентной уверенностью сказать, что он был зол. Думаю, что если бы я понимал муравьиный язык, то услышал бы в свой адрес немало муравьиных ругательств. Он размахивал всеми своими тонкими и кривыми лапками, пытаясь отгрызть мне что-нибудь своей мощной, несмотря на крохотность, челюстью.

Статья по теме

Австралия - земля чудес. Путешествие на Великий Южный континент

–  Остынь, –  посоветовал я ему и, посадив злодея  на ближайшую лиану, отпустил. Тот сразу куда-то метнулся, и мне показалось, что он на прощанье пригрозил мне кулачком. Я оглянулся на рейнджера: тот еще раз улыбнулся и кивнул головой. Мы поднимались в гору уже около часа.  Склон был достаточно пологим, потому  подъем был нетрудным.  Мы прошли несколько брошенных горилльих стоянок, так называемых гнезд. Гориллы никогда  ими не пользуются дважды, потому что не любят приводить их в порядок после ночи,  но далеко от них не уходят. Если, конечно, им не грозит опасность.

Я шел по тихому лесу и вспоминал о трагической судьбе Дайаны Фосси, американского эколога и исследователя горилл, которая провела в этих местах почти 20 лет. В 1985 году браконьеры зверски зарубили ее мачете в ее же хижине. Так они отомстили ей за то, что она боролась за спасение этих животных.  На ее надгробной плите написано: «Никто не любил горилл сильнее. Покойся в мире, дорогая подруга, навечно защищенная в этой святой земле, твоем доме, которому ты принадлежишь».

Дайана Фосси, изучая горилл, смогла узнать невозможное: она, основываясь на своих  многолетних наблюдениях, доказала, что гориллы владеют навыками, связанными не только с выживанием и жизнеобеспечением. А это говорит лишь об одном: у них есть своя культура.

Рейнджер подал знак, и мы остановились. Простите за избитое сравнение, но сердце действительно отчаянно забилось, когда я увидел сквозь листву черный силуэт гориллы, сидящей на опушке леса.

Мы тихо подходили к ней. Выйдя на маленькую поляну, увидели, что горилла  не одна. На поляне в чем-то действительно напоминающем гнезда, сидели три взрослые гориллы – мамаши со своими малышами. Они прекрасно видели нас, но это их не беспокоило. Мамаши только крепче прижимали к себе малышей, а те выкручивали головы, чтобы лучше разглядеть, кто это к ним пожаловал.

Тут снова где-то в районе шеи я почувствовал легкое шевеление и укус. Еще один муравей! Но мне уже было не до него.  Быстро отыскав негодяя, я отбросил его в траву и расчехлил фотокамеру.

Раньше я только однажды видел горилл – в пражском зоопарке. Я был там как раз в те дни, когда у самки равнинной гориллы  родился детеныш.  Я помню, как долго не мог отойти от стекла, за которым просматривалось их жилище. Я был поражен мимике, пластике, и, если хотите, манерам поведения этих животных. Но животные в зоопарке – это совсем не то, что животные на воле, в своей среде обитания, на своей территории.

Я знал, что гориллы строят гнезда. Иногда на деревьях, чаще на земле. Вот и сейчас мамаши со своими мохнатыми отпрысками сидели на сваленных в кучу ветках и травах, лениво грызя побеги сахарного  бамбука. У каждой из них на руках было по детенышу, а у одной красотки сразу  два. Мое сердце от восторга отчаянно билось в истерике. Предательски задрожали руки. Мне хотелось максимально сохранить в памяти необычайное чувство радости. Так бывает, когда хорошего не ждешь, а оно берет и случается.

В одно мгновенье мое представление об этих животных изменилось. Я чувствовал, насколько они умны и добры, насколько безопасны и ранимы.

Я разглядывал их, они разглядывали меня. Кстати, на одном из африканских языков слово «горилла» означает не что иное, как «женщина, поросшая шерстью».  Так вот эти «женщины», иногда  хмурясь, иногда улыбаясь,  украдкой поглядывали на меня,  и, как мне показалось, с интересом.  Одна из них сорвала с ближайшего кустарника цветок, повертела в руках и поднесла к лицу, похоже, понюхала. Потом, прикусив цветок губами, встала на задние лапы и начала колотить себя в грудь кулаками.

Это было не страшно, это было смешно!  Между нами было не более трех метров.  Рейнджеры, по только им известным причинам, посчитали возможным сократить безопасную  дистанцию с 7 до 3 метров.  Обезьяны продолжали спокойно заниматься ничегопосутинеделанием. Они мечтательно рассматривали облака, плывущие по мокрому небу, и думали, мне кажется, о временах, когда они были птицами: не зря же строят до сих пор гнезда.

Минут через десять с начала нашего общения улетучились последние капли страха.  К этому времени я уже не был уверен, кто от кого произошел  и кто на кого похож.

Снова заморосил дождь. Надев на камеру полиэтиленовый пакет, я продолжал съемку и наблюдение за этими удивительными созданиями. Тем временем гориллы, не желая, видимо, в отличие от меня, мокнуть, по очереди пролезли в какую-то дыру, проделанную в лесной чаще, и исчезли из виду. Мы вопросительно посмотрели на рейнджера.

– Пойдемте со мной. Только тихо! – шепнул тот и, нагнувшись, исчез в той же дыре…

Мы тоже пробрались  через  лаз и оказались  на другой поляне, только лесной. В центре ее росло толстое дерево, с него длинными запутавшимися косами свисали лианы. Гориллы-мамаши уже были здесь, осмелевшие малыши, не обращая внимания на наше появление, крутились на лианах, кувыркались в траве и дразнили взрослых сородичей.

В это время у корней дерева  кто-то зашевелился, а через мгновение послышалось глухое недовольное рычание. Мы замерли. Один из рейнджеров  тоже зарычал в ответ, а двое других осторожно раздвинули лианы, чтобы мы могли разглядеть сидящего под деревом огромного доминантного самца гориллы.

Все это время, пока мы находились здесь, он наблюдал за нами из укрытия, отслеживал ситуацию и не выходил из своего наблюдательного пункта. Видимо, мы не вызывали у него недоверия или же, что скорее всего, он не счел нас достойными соперниками.

Вторая волна восторга подкатилась к горлу:  из-под ветвей на меня смотрела не морда животного, а человеческое лицо с разумными и осмысленными глазами. Немного недовольными, я бы даже сказал – сердитыми, но человеческими глазами. У горилл не растет шерсть на лице, как, впрочем, на ладонях и на груди. Это придает им еще большую схожесть с человеком. Эти исполины могут весить до 250 кг и дорасти до двух метров. У них непропорционально массивное туловище и, как правило, большой живот. Но, несмотря на явное преимущество, он даже и не собирался чем-то меня устрашать. Я смотрел ему в глаза, напрочь  забыв о предостережении этого не делать. Я не верил уже ни во что из прочитанного мною о гориллах, в частности об их агрессивности и злобности.  Он, не мигая, смотрел на меня черными, широко расставленными глазами, посаженными глубоко под надбровными дугами. Его конической формы крупная голова практически не шевелилась. Он негромко зарычал. Я не знаю, зачем  это сделал и почему, но я зарычал ему в ответ. Наверное, мне удалось уловить тембр и длительность этого звука, потому что я боковым зрением успел увидеть, как сначала насторожились, но потом сразу успокоились рейнджеры. А доминантный вожак семейства  после нашего короткого диалога сменил гнев на милость, его глаза стали добрее, он зевнул и, задумавшись, обхватил свой подбородок правой ладонью.

Я делаю точно также, когда пытаюсь думать. Великан, не вставая, перевернулся, лег на живот, и на его спине стала отчетливо видна серебристая полоса – признак  доминантости.

К этому времени один из рейнджеров подал знак к завершению этого волшебного свидания. Делая последние кадры, я успел заметить, что на пальцах у горилл растут ногти, как и у людей, а вовсе не когти, как у животных.

Мы уходили.

От группы горилл отделился  детеныш и пошел ровненько в мою сторону. Я думал, что за ним последует его мамаша. Но нет: то ли мы уже заработали кредит доверия, то ли еще что, но малыш  совершенно спокойно прошел в нескольких сантиметрах от меня, потерся спиной о мое колено и залез на невысокое дерево. Я посмотрел на мохнатое семейство и сказал:

– До свиданья,…., – тут же запнулся. Я не знал теперь, кто они. Факт, что назвать их животными или обезьянами  я уже не мог, так же, как и не мог назвать их пока людьми.

– До свиданья, гориллы, – сказал я. И для меня в данный момент не было милее и безопаснее  существ, чем эти ленивые поедатели  дикого сельдерея, крапивы, побегов бамбука и сахарного тростника.

«На лицо ужасные, добрые внутри… ».  Строители  лесных гнезд.

Всего лишь за один час общения эти непредсказуемые, забавные, умные и невероятно сильные создания открыли мне тайны неведомого мира, в котором они живут. В эти минуты мне не хотелось ни чудес, ни мифов – мне хотелось только знаний.

Мы спускались с горы.  Я  только сейчас заметил, что вся одежда промокла до нитки, кожаная шляпа пропиталась дождем и стала тяжелой, как гиря. Но это не имело никакого значения.

В тот момент я был счастлив. Мне даже показалось, что я подпитался другим, не ведомым ранее, разумом.

Я вспомнил Чарльза Дарвина, который незадолго до смерти говорил своим ученикам о том, что истину о происхождении жизни на земле не знает никто, кроме того, кто ее сотворил. И великий ученый признавал, что он создал только теорию, а не истину. Поэтому, все вопросы и надо адресовать  Создателю. Дарвин был очень крупным ученым и не менее крупным философом. Он прекрасно понимал, что никаких промежуточных видов у обитателей Земли не было. Собака, к примеру, это не одомашненный волк. А волк, это волк, а вовсе не одичавшая собака. Они  всего лишь  близкие виды, но разные.

То же и с обезьянами. Никогда никакая обезьяна не становилась человеком. И Дарвин, кстати, никогда этого не утверждал.  Его ученик Томас Гексли впервые обнародовал подобное  умозаключение, причем, ссылаясь на имя учителя без его ведома. Гексли перечислил сходства человека и обезьяны, забыв напомнить об их различиях, которых гораздо больше. Потом люди  придумали определение «человекообразная обезьяна», но забыли ввести термин «обезьяноподобный  человек». А между тем, обезьяноподобных становится все больше, а человекообразных все меньше. Иначе как объяснить, что горных горилл на всей Земле осталось всего немного – около  700.

Напомню, что в Демократической Республике Конго уже много лет идет война.  Страна находится в списке нуждающихся в помощи ООН.  Но, несмотря ни на что, здесь нашли силы и средства, чтобы сохранить хрупкий мир горных горилл.

Есть много проблем, которые решаются сами по себе. Как насморк: лечишь – проходит за неделю, не лечишь – за семь дней. Наберись терпения и все пройдет. Но есть что-то в этой жизни и в этом мире, требующее  реальной и разумной помощи того, кого считают венцом природы.  И если этот «венец» не обезьяноподобен, а человекообразен, то он в состоянии даже в таких условиях сохранить свою человеческую душу и свое человеческое лицо. И хотя реинкарнацию никто еще не отменял, вряд ли когда-нибудь обезьяна станет человеком. Хотя бы не случилось наоборот.

Сергей Милюхин, Фото автора. Минск-Гомо-Минск.

Другие публикации Сергея Милюхина: