Чудо по сценарию. Как Григорий Горин один раз в жизни не сдержал слово

Настоящее чудо, как известно, случается внезапно, когда его и не думаешь ждать. За исключением новогодних сюрпризов: они-то как раз всегда приходят по расписанию, так что остается вдоволь времени подготовиться к ним на совесть и даже посмаковать ожидание. Ну и еще - написать для своего чуда какой-нибудь безумный, волшебный, фантастический сценарий: вдруг сбудется в самую сказочную ночь в году? А если, скажем, праздничное настроение до сих пор не нагрянуло или вдохновение подводит, можно просто пересмотреть один из тех любимых новогодних фильмов, сценарии к которым написал настоящий сказочник и кудесник - Григорий Горин.

Гроза тортиков

«Того самого Мюнхгаузена» показали по телевизору в первый день 1980 года, и удивительное дело - в кои-то веки недоеденным салатам и позабытым тортикам пришлось скучать на праздничных столах в одиночестве. Сотням тысяч советских зрителей было не до того: они дружно прильнули к экранам и, затаив дыхание, следили за похождениями знаменитого барона - романтика, выдумщика и авантюриста в исполнении Олега Янковского. А потом с увлечением принялись растаскивать фильм на цитаты - процесс этот длится уже 40 лет, и конца ему не видно. Вспомнить хотя бы бессмертное: «Умное лицо - это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица». Или: «Сначала намечались торжества, потом аресты, потом решили совместить». Ну и на закуску: «Мы разучились делать маленькие глупости. Мы перестали лазать в окно к любимым женщинам!» И еще множество «вечно живых», отточенных до кинжальной остроты перлов, которые давно успели уйти в народ и накрепко впаяться в фольклор.

А ведь были еще «О бедном гусаре замолвите слово», «Формула любви», «Мой нежно любимый детектив», «Убить дракона»… По собственным подсчетам, совпадающим с подсчетами друзей и критиков, Горин написал 15 пьес, десять сценариев и десяток книг.

Писал он, кстати, с раннего детства. Как начал с семи лет, так и не мог остановиться. Правда, в отличие от остальных детей, первые свои «нетленки» маленький Гриша сочинял не про маму и солнышко, а про холодную войну - клеймил эпиграммами «толстосумов с Уолл-стрит» и «пособников империализма».

В девять лет руководительница литературного кружка, в который захаживал маленький Григорий, привела его к Самуилу Маршаку. Поэт послушал Гришкины стихи и вынес вердикт: «Мальчику надо писать. Он поразительно улавливает все штампы нашей пропаганды. Это ему пригодится. Если поумнеет - станет сатириком! - и добавил: - Впрочем, если станет, значит, поумнеет не до конца...»

Так и определился горинский жанр. Однако быть «просто сатириком» ему не хотелось. Как признавался сам Григорий Израилевич: «Недостатки общества от моей борьбы с ними только множились...»

Пчела в «Ленинке»

Оканчивая школу, Григорий твердо решил стать писателем. И поэтому… поступил в медицинский институт. Никакого противоречия здесь нет: не зря же многие врачи указывают на смех как на лекарство удивительной силы. Работая на «скорой», Горин продолжал писать рассказы и фельетоны - до того остроумные, что даже был принят в Союз писателей, а вот медицину пришлось оставить в покое. («Многие из недолеченных мною пациентов пишут мне благодарственные письма за этот мужественный поступок...») Тогда же он объявил друзьям, что ни за что и ни при каких обстоятельствах не женится. Правда, слова так и не сдержал.

Между прочим, в личной жизни Горину сыграли на руку оба увлечения: и литература, и медицина. Первая помогла ему завязать знакомство с будущей женой, а вторая - закрепить успех. Но обо всем по порядку.

Точнее будет сказать, что это будущая супруга, Любовь Кереселидзе, познакомилась с Григорием Израилевичем благодаря его сочинениям, причем еще до личной встречи. После окончания пединститута она работала в Ленинской библиотеке - раздолье для любителей читать запоем. Там ее внимание привлек «симпатичный рассказ» некоего Горина про собаку по имени Рекс. На этом дело могло бы и закончиться, если бы однажды девушке не довелось волей случая побывать в гостях у самого автора. Его жилище ее поразило: в скромной однокомнатной квартирке до самого потолка возвышался огромный шкаф, сверху донизу забитый книгами, - настоящий филиал «Ленинки»! Разумеется, после этого Люба не могла не проникнуться симпатией к молодому писателю.

Как дожить до 100? Почему Леонов, Горин, Арканов и другие ушли так рано Подробнее

Потом были прогулки, душевные посиделки на кухнях у друзей - Марка Захарова, Александра Ширвиндта, Андрея Миронова, Михаила Державина, - совместные набеги на Театр сатиры… Горин сочинял для возлюбленной трогательные письма, но, верный себе, неизменно сдабривал их щепоткой юмора: «У меня тоска и нежность! Вечером перед сном и каждое утро думаю только о Вас, Люба! Это чистая правда. И Вы должны знать, что в Москве ходит высокий толстый мужчина и бредит Вами». Хотя толстым он сроду не был. А вот высоким - да, чем, безусловно, привлекал к себе всеобщее внимание. «Гриша воспринимался прежде всего как сильный, спортивный, шикарный мужик, - рассказывал о нем друг и коллега Валентин Гафт. - Он хорошел год от года, становился по-настоящему красивым». А еще отличался недюжинным обаянием и самоиронией: «В одном из прошлых воплощений я был пчелой, отсюда имею привычку неожиданно налетать на собеседника и много жужжать, пока тот не начнет нервно отмахиваться».

Человек-праздник

Окончательно же Горин покорил Любу, когда спас на улице случайную прохожую, страдавшую эпилепсией: «Она упала перед нами на асфальт и начала биться в конвульсиях. И, пока не появилась скорая помощь, Гриша, врач по образованию, ни на минуту не отходил от больной, делая все, чтобы она не умерла. В тот день я и поняла, что влюбилась в него».

Спустя полгода после знакомства они стали мужем и женой. Свадьбу «как у всех» решили не устраивать - накрыли для друзей стол, а сами сбежали. «Нам не хотелось застолья, - вспоминала Любовь. - Мы решили, что это очень обычно. В Прибалтике у нас были знакомые, и мы отправились туда в свадебное путешествие».

С тех пор они не расставались: вместе путешествовали, вместе ездили на фестивали и на съемки фильмов по сценариям Горина... Но, если Григорию Израилевичу приходилось уехать одному, жена получала от него нежные письма: «Когда ты рядом - Люба и Люба, а нет тебя, и понимаешь - самый дорогой человек».

Любовь стала для мужа не только главным читателем, но и музой: образ Марты, возлюбленной барона из «Того самого Мюнхгаузена», он списал именно с нее. А некоторые ее фразы вкладывал в уста своих персонажей. «В пьесе «Страсти по Тилю» была сцена, когда Неле говорит Уленшпигелю: «Знаешь, какая я сильная? Я за тебя кому хочешь глазки выцарапаю!» - вспоминала Любовь. - А эту фразу я как-то сказала Грише на кухне. Еще у героини были такие слова: «Почему я все понимаю, но ничего не могу?». Это тоже Гриша взял из моего лексикона…»

Горина называли «человек-праздник», «человек-фейерверк». И все думали, что этот праздник будет всегда. А он ушел неожиданно, внезапно, как Мюнхгаузен на ядре, - всего в 60 лет от обширного инфаркта. Сам же, по воспоминаниям Любови, всегда говорил, что смерти нет, а душа вечна: «Сошлись атомы - разошлись атомы. Какое это имеет значение?»