Режиссёр Сергей Соловьёв - о советских ценностях и быстром кино

Всё ворованное

- Сергей Александрович, вступил в силу закон, по которому запрещаются сбор и хранение информации о частной жизни граждан. Как вы думаете: вас, личность известную, этот закон защитит?

- Знаете, в театре есть такая любимая актёрами «дурка». Называется «действенный анализ пьесы». В результате этого анализа выясняется, что персонаж говорит одно, думает другое, а хотел бы, чтобы всё было по-четвёртому. Вот та же самая история с нашими законами: пишут одно, подразумевают другое, имеют в виду третье. Есть старая поговорка: «Закон - что дышло: куда повернул, то и вышло». Никаких других «дум» при подобных сообщениях меня не посещает.

– Вас как-то спросили, по каким реалиям советской действительности вы скучаете, вы ответили: «По всем». Расшифруйте, пожалуйста.

- А чего тут расшифровывать?! Я действительно скучаю «по всем». Эпоха была жуткая, дикая, придурочная и жестокая. Но во всех этих придурствах можно было обнаружить что-то, несомненно, человеческое. Скажем, как не уважать Советский Союз хотя бы за «национальный вопрос»? Куда бы ты ни попадал - в Узбекистан, Грузию, Армению, Туркменистан, - ты всегда чувствовал, что это единый, твой евразийский мир.

СССР, в сущности, кошмарная была держава. Но идейная платформа империи была вполне человечной: «Все люди - братья» и т. п. Собираясь на кухне, мы говорили: «Ну зачем же они (руководители державы) так делают? Ведь так всё было по-человечески задумано». А сегодня идеологическая база ну просто никуда: «Всё, что не запрещено, всё разрешено! Встав на труп товарища, становишься на 10 см выше!»

- Получается, сегодня идеалы у нас чужие?

- Это вы про что? Что вы называете идеалами? Я про это ничего не знаю. А вот проблемы есть. Например, проблема пробок. Я вынужден сомневаться, что мы как народ произвели такое количество новых вещей, в результате чего у нас образовались такие шальные суммы денег, что все мы на них купили машины и встали в пробках. Мне рассказали славный анекдот. Стоит удачливый бизнесмен с сыном и рассказывает мальчику: «Видишь ли, все деньги заработать действительно невозможно. Придётся кое-что украсть!»

- Но воровали-то всегда...

- Разумеется, разумеется... Про это ещё Гоголь нам сообщал. Всё дело в масштабах. При советской власти, допустим, если у кого-то в городе вдруг находили пистолет, город обалдевал. Тут же созывалось общее совещание органов всех внутренних дел и всей госбезопасности. Сейчас прошерсти кого-нибудь хоть немного подозрительного, обязательно обнаружится пистолет, а если поискать, то можно найти и маленькую атомную бомбу, которую товарищ носит исключительно в целях самозащиты. В эпоху СССР я часто снимал кино - раз в полтора года точно. И каждый фильм начинался с того, что я искал себе «директора кинокартины». У директоров все сценарии делились на две категории - хорошие и плохие. В хороших сценариях непременно должна была быть сцена пожара: в пожаре могло сгореть всё что угодно - и отчётных документов никаких. Вернее, документы можно было сделать любые. Пожар есть пожар! В плохих сценариях сцены пожара не было. И тут уже приходилось сценаристу вертеться. Директор смотрел испытующе: «Думай, парень, думай, куда бы её вставить!» Вот тебе и весь криминал.

- У нас сегодня, как пирожки, стряпают фильмы с участием ТВ-звёзд, девушек из поп-групп. Это такой новый формат?

- Ну да, как быстрая еда. Пошёл в фастфуд, быстро съел что-нибудь, тут же в сортир. Та же история и с быстрым кино: деньги вложены? Нужно как можно скорее вернуть их. Отсюда современная экономическая система отечественного кинематографа: быстрое кино. Выходные: пошёл, посмотрел, тут же в сортир.

- Вы сейчас ставите в театре «Войну и мир». Как думаете, актуален ли будет Толстой?

- Хорошо бы такой вопрос задать самому Толстому. Вот бы мы в ответ наслушались! Я не читал «Войну и мир» до конца, как и многие. Остановился на моменте, когда Пьер женился на Наташе. Сейчас вместе с большинством своих студентов дочитал. Удивительный конец у этой бесконечной истории. В частности, там говорится, что более глупой химеры для человека, чем стремление к «абсолютной свободе», может быть, и не существует. Гораздо существеннее «несвободы», выбираемые для себя свободным человеком. Важно понять, от чего мы не свободны, потому что трудно и бесперспективно жить и умереть «инвалидами абсолютной свободы».

Валентина ОБЕРЕМКО