Максим Аверин: «Когда меня любят, могу горы свернуть!»

Цена популярности

«AиФ»: – Максим, я вас всегда вижу в хорошем настроении. Вы всегда приветливый, дружелюбный со всеми… Неужели у вас не бывает спадов, раздражительности?

М.А.: – Бывают, конечно, я же живой человек. Но свое плохое настроение надо дома оставлять! Его никто не должен видеть. Было бы странно, если бы я пришел, предположим, в магазин и нахамил кому-нибудь. И люди бы сказали: «А на экране вы другой». Мне не хочется, чтобы обо мне говорили плохо.

Когда у меня нет сил, сам себе говорю: «Соберись. На тебя смотрят, на тебя равняются». Есть много людей, которые меня любят. Я не могу не оправдать их ожиданий. Когда ты понимаешь, что за тобой, что называется, идут, было бы странно вдруг предать этих людей.

Недавно был случай в Петербурге. Мы снимали возле храма Спаса на Крови. Я сказал режиссеру: «Вы делаете большую ошибку, нам не дадут работать». Он говорит: «Все будет нормально». Пока мы работали, не знаю, сколько семейных фотоальбомов пополнилось фотографиями… (Улыбается.) Я никому не отказываю, если хотят сфотографироваться со мной. Естественно, во время дубля люди стоят, ждут, на съемочном процессе это не отражается.

Когда знаю, что меня любят, меня одобряют, я могу горы свернуть, мне кажется, что мне все по плечу! А вот хамство, неприязнь очень тяжело переношу, не могу, когда меня не любят…

«AиФ»: – Судя по вашему грустному выражению лица, недавно вы как раз с неприязнью столкнулись?

М.А.: – Через день после тех съемок возле Спаса на Крови еду в аэропорт. Захожу в бизнес-зал, жду самолета. Я привык, что ко мне подходят, говорят: «Пройдемте, ваш рейс». А тут не зовут и не зовут, не зовут и не зовут… В итоге сам подхожу к служащей: «Скажите, когда вы меня позовете на рейс?» И вдруг она грубо, небрежно так отвечает: «Беги! Улетает твой рейс уже!» – «Простите, а почему вы меня не позвали?» – «А что, – говорит, – я должна здесь за всеми вами бегать?» – «Ну это же бизнес-зал, здесь всего человек 8–10 сидит».– «А откуда я знаю, что вы Максим Аверин?» Я говорю: «Зовите представителя, будем разбираться». А сам поворачиваюсь и говорю в сердцах: «Суки злые». А она: «А, вот! Видите, какой вы злой! А вот я раньше любила ваше творчество, а теперь не буду!»

Другой бы, наверное, на моем месте сказал: «Да пошла ты!» А я… Видимо, усталость сработала, всякие неприятности были… Я повернулся к ней – и у меня ручьем пошли слезы, я как белуга зарыдал. Говорю: «Что же я вам сделал такого плохого, что вы так со мной?» Дальше пришел представитель аэропорта, извинился. Но не она. Она – нет. Она, наверное, домой пришла и рассказывала: «Смешной какой, заплакал». Ну, да бог с ней…

К сожалению, есть такие люди, психологические стяжатели. У них такая энергетика, что они любого опустошат…

Вся жизнь – игра

«AиФ»: – Максим, а почему в нашей стране так много хамства? За границей люди улыбаются друг другу, и я через три дня становлюсь там более счастливой – только потому, что мне там не хамят. Думаю: «Боже, это такое счастье». А у нас…

М.А.: – Это от несчастья. Мы настолько оголенные, этого не можем, этого не можем… И эти попытки выжить в сложной ситуации каждый день тебя разрушают. Отсюда эта раздражительность, хамство… У нас процент несчастных больше, чем счастливых.

Вот взять мое поколение, например. Не дай бог родиться в эпоху перемен… Я помню себя в 16 лет. Мы были счастливы, что поступили в лучший театральный вуз Москвы – Высшее театральное училище им. Щукина, шли по Арбату… Был 1993 год, второй путч, от выстрелов снайперов падали огромные витрины магазина «Весна». А мы будто жили в совершенно другом мире: «Ах, театр! Мы будем театром заниматься». Счастливые, нищие, голодные. У меня была одна пара обуви, и та от брата досталась, одна рубашечка, одни брюки. Но это все не важно было…

Для меня это были самые лучшие годы. Хочу ли я обратно туда? Нет! Не оттого, что я стал такой благополучный, сытый. Нет, дело не в этом. Я просто не хочу жить там, где было промозгло, холодно, голодно. А сейчас я вижу мир, могу читать ту литературу, которую хочу читать, могу смотреть фильмы, которые хочу, я могу поехать туда, куда мне хочется…

М.А.: – Я действительно не считаю плохим, когда артист зарабатывает. Но в нашей стране это все равно не те гонорары, что на Западе. Наши заработки сильно преувеличены средствами массовой информации.

«AиФ»: – У вас какой-то безумный график – съемки, театр, гастроли… Странно, как все это успевает делать один и тот же человек. Максим, как вы это выдерживаете?

М.А.: – Я действительно целыми днями работаю. Все говорят: «Ну как же так, надо отдыхать!» Да какие вы смешные люди! Это и есть мой отдых, моя работа, моя любовь, мое удовлетворение, все, что хотите, я получаю в этом.

Я счастливый артист, играю в «Сатириконе» в интереснейших спектаклях, и в кино ко мне роли стали приходить такие, какие люблю… Я обожаю военных играть! Это кладезь для актера. Юмор, во‑первых, офигенский. Во‑вторых, военная форма диктует особую пластику, стать…

Позитивный настрой

«AиФ»: – Ваша профессия предполагает трату нервных клеток. Что для востребованного актера Максима Аверина есть страшный сон?

М.А.: – Не успеть на спектакль… В жизни ведь всякое бывает. У нас в «Сатириконе» всегда была очень строгая дисциплина. Помню, как стоял на коленях перед начальником аэропорта Симферополя, когда не смог вылететь на спектакль. Это был 1997 год – мой первый год в «Сатириконе». Я тогда еще ничего не сделал в этом театре, а уже так обкакался! Я, честно говоря, думал, что умру. Ты не можешь ничего сделать, исправить что-то невозможно, потому что самолет взлетел, а съемочная группа меня не успела привезти вовремя на самолет. И ты стоишь на коленях перед начальником аэропорта: «Я вас умоляю, понимаете, меня уволят».– «Ну, миленький мой, да я бы все сделал, но это невозможно сию секунду!» – «А когда следующий рейс?» – «Да успокойся, полетишь на следующем самолете, он будет через час». А следующий рейс задержался из Москвы… Я думал, что у меня будет плохо с сердцем. Было стыдно ужасно. Я не прилетел на спектакль. Это было страшно. Не дай бог больше такое пережить, это действительно страшный сон.

А еще у артиста есть другой большой страх – забыть слова. Особенно если это стихи. Все. Это крах. Я однажды на «Ричарде III» забыл слова. Враз. У меня память очень хорошая, а вот тут все – белый лист. Если начинают в такие моменты подсказывать, это еще хуже. У тебя тогда вообще сбивается все… Потом спектаклей пять на меня в этот момент нападал страх: только бы не забыть, только бы не забыть…

«AиФ»: – А в человеческих отношениях вы чего боитесь? Обмана, предательства?

М.А.: – В человеческих отношениях? (Некоторое время думает.) Знаешь, я стал меньше бояться в последнее время. Я стал счастливее, когда какие-то вещи для себя понял. Как день, вдруг многое стало ясно… Я просто мудро стал смотреть на какие-то вещи: на обман, на зависть, на подлость, на предательство. И вдруг понял: надо прощать. Когда я вижу, что творится что-то не то, я уже заранее стараюсь простить этого человека… Хотя, пожалуй, самое страшное – это равнодушие. Ему нет оправдания.