Племя каро, живущее в раю. "Вокруг света вместе с "АиФ"

Эфиопское племя каро живет на высоком обрыве у берега реки Омо. Именно здесь, если верить Ветхому завету, проходили границы райского сада.

Мы ехали по дороге, которая петляла между редкими деревьями и высокими термитниками. В Эфиопии только началась весна, и на некоторых растениях уже появились соцветия. Какими бы дикими ни были места на Земле, весной они преображаются: то тут, то там вспыхивают на серой земле яркие цветы. Даже кажущиеся вечно зелеными кактусы - и те начинают цвести, словно примеряют банты и яркие броши на какой-то праздник.

Внезапно дорога закончилась. Внедорожник выехал на край обрыва, у которого спокойно и неторопливо несла свои воды река Омо.

Мы вышли из машины и увидели, что к нам плотной стеной подходят жители деревни. Женщины с грудными малышами, мужчины с автоматами Калашникова, голые дети – они стояли метрах в пяти от машины и с интересом разглядывали нас. Позади – обрыв, впереди полукольцом - племя.

Мужчины каро смотрели исподлобья, женщины – с интересом, дети – испытующе. Их можно было совершенно спокойно фотографировать, если не забывать при этом расплачиваться. Дети умышленно залезали в кадр в надежде получить повышенный «гонорар». Иногда приходилось их даже отгонять.

Я мог уже свободно (правда, все равно с некоторой опаской) гулять по деревне, пытаясь найти хоть что-нибудь ненастоящее, что дало бы мне возможность предположить, что племя каро – не более чем театр, дающий представление приезжим фаранжи (так они называют белых людей). Но чем дольше я наблюдал за ними, тем меньше оставалось сомнений в правдивости увиденного.

Племена каро живут в долинах Омо. Как правило, на ее берегах. Они строят легкие шалаши из жердей, накрывают их соломой, а спят на плоских камнях, покрытых козьими шкурами.

Их немного, всего несколько тысяч человек. Река снабжает людей водой. У нее ярко выраженный цвет желтой глины, и для питья она непригодна. Но каро знают растение, которое каким-то волшебным образом почти мгновенно очищает воду от примесей. На моих глазах в таз с желтой речной водой погрузили пучок какой-то зеленой травы, напоминающей петрушку, и стали интенсивно, круговым движением по часовой стрелке словно «скручивать» воду. Сразу же в воде появились желтые полосы, они быстро утолщались и вскоре превратились в комок глины, который быстро извлекли из таза. Вода в нем стала прозрачной, словно прошла несколько фильтров и кремниевую очистку. Женщина, производившая эту манипуляцию, предложила мне попробовать очищенную воду. Я, сознаюсь, не рискнул и отказался.

Каждое утро все каро природными красками и белой глиной со священной горы наносят на себя ритуальный узор, который не смывают до вечера. Эти узоры, бывает, покрывают все тело, иногда заменяя одежду: в определенное время года такой «боди-арт» спасает и от насекомых. Около каждой хижины горит небольшой костер – на нем варят еду. Я увидел женщин, которые бросали в подогреваемую воду листья акации, растущей неподалеку. «Что это?» — задал я им вопрос. Одна из женщин залезла в свою хижину и вынесла оттуда небольшой сверток из листьев, развернула. Там было нечто, напоминающее мякоть авокадо. Женщина объяснила, что это лекарство: сваренные листья высушивают и потом жуют. Это укрепляет и, по-видимому, дезинфицирует десны и зубы. Она, добрый человек, предложила пожевать лекарство и мне. И опять я вежливо отказался.

Осматривая деревню, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись, увидел стоявшего невдалеке воина каро с автоматом. Тот, не мигая, смотрел на меня бесцветными глазами.

Холодные мурашки пробежали по спине. Не знаю, почему, но в следующее мгновение я уже быстрым шагом шел к нему. То ли из-за моего решительного шага, то ли из-за устрашающего (может, и так?) вида автоматчик по мере моего приближения словно вжимался в землю вместе со своим грозным автоматом. Я подошел к нему вплотную, пригляделся. Мужчина каро был немолод и, скорее всего, несилен. Автомат придавал его облику определенный вес, но уж не настолько, чтобы внушить мне страх. Роспись же белой глиной на его хилом теле тоже не устрашала, а скорее напоминала клоунский грим. Тогда я сделал то, за что непременно бы получил пулю в живот от любого армейского караульного любой страны: я забрал у него автомат!

Честно говоря, я сам испугался своего поступка и быстро вернул оружие – снова повесил его на шею мужчины, предварительно перевернув. Тот продолжал смотреть на меня немигающими глазами, и в этот момент я почувствовал себя здесь лишним. Мне показалось, что он смотрит на меня глазами Создателя, упрекая в невежестве.

Да, эти люди живут на берегу дикой реки и даже не знают, что такое электричество, телевидение, мобильная связь, санитарные нормы, бытовая химия, антибиотики, мыло, современные орудия труда и прочие мелочи, из-за отсутствия которых мы сразу же начинаем страдать. Но им необходимы автоматы Калашникова или хотя бы их китайские аналоги для защиты своих территорий, которые не отмечены ни на одной карте мира, от других племен. Когда в племенах все хорошо (здоров скот и выращен урожай), все спокойно. А если нет, непременно начнется война. И множество воинов в этой войне погибнут, а у других на плечах появятся подковообразные насечки — символ убийства врага.

А белые фаранжи, иногда наведывающиеся к ним в деревню, - не более чем способ заработать немного денег, чтобы при случае обменять их на что-нибудь полезное, например, на кусок материи, которым можно обернуть тело, или на патроны.

Я подошел к обрыву и присел на лежавшую там корягу. Смотрел на изгиб реки и думал о будущем людей из этих мест. Мои мысли прервал подошедший ко мне молодой человек из племени каро. Он был высок и, пожалуй, красив. Его лицо и тело были вымазаны белой глиной, полосы которой ярко выделялись на темной коже. На голове — аккуратные косички заплетены и уложены на голове, на шее широкие бусы из бисера, в руках - автоматическая винтовка.

Он что-то мне говорил. Но это был даже не амхарский язык. Пытаясь его понять, я внимательно прислушивался к его словам, держась за ствол винтовки, которая, упираясь прикладом в землю, стояла между нами. Я хотел ему рассказать, чем заканчиваются все войны.

Я думал, как объяснить ему, что лучшая победа – когда нет побежденных. Какой бы справедливой ни была война, у побежденного все равно остается чувство обиды и досады из-за неполученных трофеев, а мысли о реванше мешают созиданию. Все это я хотел рассказать моему новому другу, но тут до меня дошел смысл всего, что он говорил мне в то время, пока я философствовал о войнах. Он, молодой и красивый, жаловался мне на острую боль в животе и, судя по всему, очень рассчитывал на мою помощь. Хорошо, что в нашей команде была женщина-доктор. Мужчина каро прямо на обрыве лег на спину, врач осмотрела его и предположила: скорее всего, обострение гастрита. Единственное, что мы могли сделать, — дать парню таблеток и посоветовать ехать в город к врачу. Тот выпил лекарство, и через какое-то время ему действительно полегчало. Видимо, в качестве благодарности он не отходил от нас до следующего утра, охранял. Ведь ночевать мы остались недалеко от селения каро, в джунглях на берегу реки Омо, кишащей крокодилами.

На поляне разбили лагерь: поставили привезенные с собой палатки, определили место для костра. Вокруг росли огромные деревья, кроны которых поднимались на 30-35 метров. С них свисали лианы — можно было качаться, изображая из себя тарзанов. Мы собирались купить у каро козла, чтобы кто-то из местных приготовил из него настоящий эфиопский ужин специально для нас.

Можно, конечно, осудить этот поступок как негуманный, но мы от него не отказались. Надо было съездить еще раз в деревню, чтобы заплатить за бедное животное, взять чистой воды, привезти повара и охрану на всякий случай. Я поехал с водителем. Я все еще тешил себя надеждой, что все происходящее – искусная игра.

А через десять минут навсегда распрощался с подобными мыслями. Я опять стоял на том самом обрыве и смотрел, как сбегает вниз, к реке, мальчишка из племени каро. Мы подъехали к деревне, я вышел из джипа, и тут мимо меня, обдав легким ветерком, промелькнула тень малыша. Он бежал прямо к обрыув. На краю, не снижая скорости, он распахнул кусок материи, которым было обмотано его тело, и, подняв ее над головой, устремился вниз. Он словно летел по крутому обрыву к реке, едва касаясь ногами земли. Раздуваемый встречным потоком ветра, обыкновенный кусок материи превратился в своеобразный параплан. Я тоже спустился вниз, только не на «параплане», а по козьей тропе (у каждого свой путь), иногда уступая дорогу рогатым блеющим животным, поднимающимся навстречу. Внизу, в реке, не заходя глубоко в воду, купались мальчишки. Рядом стояли две лодки, выдолбленные из стволов каких-то деревьев

Мальчишки, накупавшись, сели напротив, достали откуда-то коробочки с белой глиной и стали разрисовывать друг другу лица, не переставая смеяться. Я тоже улыбался, но пацаны не обратили на меня почти никакого внимания.

Я поднялся и еще раз прошел по деревне. И опять почувствовал себя лишним. Со своей одеждой, со своей обувью, со своими мыслями, наконец. Пошел опять к обрыву: как все красиво! Люди, живущие здесь, очень дорожат тем, что у них есть, и ни за что не променяют свою свободу на индустриальную духоту городов. Говорят, в планах правительства Эфиопии - несколько инвестиционных проектов строительства на реке Омо каскада плотин мощной электростанции, в результате чего земли малых эфиопских народов непременно окажутся под водой. Зато в городах появится постоянное энергоснабжение. Странно, но в тот момент я подумал: если здесь, в оазисе чернокожего христианства, Создатель и его ангелы изображаются чернокожими, а дьявол, как и фаранжи, - всегда с белым лицом и в белых одеждах, то, может быть, свет, который даст эта электростанция после затопления пойменных пастбищ и уничтожения целых народностей, вовсе не нужен? Может быть, это не Божий свет, а свет дьявола?

Наверное, те, кто считает, что племена долины Омо можно переселить в города и поселки, неправы. На них нельзя надеть «вавилонские» одежды, нельзя лишить дикого меда, нельзя, наконец, заставить мыслить по-другому. Никто из них не выживет, если лишится возможности сидеть на обрыве и смотреть на изгиб реки, у берегов которой когда-то родился. Здесь ему надлежит и умереть.

Дэвид, наш проводник, окликнул меня. Мы вернулись в лагерь. Начинало смеркаться. Я внимательно осмотрел палатку на предмет насекомых и предусмотрительно приготовил несколько баллончиков с репеллентами, ожидая вечерней атаки комаров. Но ни вечером, ни ночью, ни днем кровососущих тварей не было в помине.

Ужин прошел спокойно: пили джин, ели приготовленное на костре мясо и всеми силами пытались полюбить Эфиопию.

Ночью было тихо. Я сидел у догорающего костра. Все спали. И крепче всех, наверное, спала охрана. Я посмотрел на воина каро, который, свернувшись калачиком, спал на земле недалеко от тлеющих углей. Винтовка лежала рядом. Я взял плед и укрыл его.

В это время где-то рядом, в ближайших зарослях, послышался шорох: там явно кто-то был. Из темноты показались два горящих огонька: чьи-то глаза смотрели на меня. И в следующее мгновение, как в мистическом фильме, послышались звуки, напоминающие плачущий смех, которые как будто кружили вокруг поляны в ближайших зарослях. Я тронул охранника за плечо. Тот приоткрыл один глаз и, посмотрев в сторону горящих огней, сказал: "Не бойся, это гиены". Сказал и, повернувшись на другой бок, тут же блаженно засопел. Я стоял в середине поляны тропического субэкваториального леса: горел костер – это плюс, зверь не должен сунуться на огонь; охранник спал – это минус, он не боится гиен; у меня в руках эфиопская дубинка с тяжелым набалдашником — это плюс; гиены в одиночку не охотятся и признаны лучшими стайными убийцами, так что дубинка не спасет – это минус; в палатках спят товарищи, они помогут – это плюс; но товарищи легли спать, только когда закончился джин, а его было много — это минус. Гиены в это время тоже, наверное, просчитывали плюсы и минусы и, оценив степень опасности встречи со мной, решили не рисковать. Они на прощанье еще немного «похохотали» и ушли искать более легкую добычу. Костер догорал. Я с чувством исполненного долга забрался в палатку и, завернувшись в спальный мешок, прихваченный из дома, уснул.

Утром я проснулся от пения птиц в кронах высоких деревьев. Дэвид уже приготовил кофе, у кого-то из нас нашлось печенье, мы позавтракали и решили сходить к реке. По лесной дороге, аккуратно переступая через спутанные лианы, похожие на клубки змей, мы, осматриваясь, пробирались по настоящим джунглям. Дэвид успокоил, сообщив, что он, мол, договорился с лесным духом Дженге – все будет в порядке, опасности нет. И в подтверждение его слов мы тут же увидели метрах в 20 от нас, но на приличном расстоянии от реки, огромного крокодила. Дэвид начал оправдываться, что Дженге – лесной дух, он за крокодилов не в ответе, но предложил прервать прогулку, сославшись на то, что нам уже пора ехать. Мы спорить не стали.

Аддис-Абеба - Минск