Жизнь длиною в век. Невероятная история Анны Вениаминовой-Тауэр

Святые мощи её прапрадеда святителя Иннокентия (Вениаминова), митрополита Московского, апостола Сибири и Америки, покоятся в Троице-Сергиевой лавре.

В июне 2016 г. ей исполнилось 102 года.

Она родилась в 1914 г. в доме своего деда протоиерея Иоанна Вениаминова, духовника вдовст­вующей императрицы Марии Фёдоровны, настоятеля храма св. Александра Невского при Аничковом дворце. Последние 20 лет Анна Иннокентьевна живёт в Нидерландах.

— Будете щавелевый суп? Сама варила, очень вкусный! — говорит Анна Иннокентьевна, провожая меня в гостиную небольшой уютной квартиры в голландском городе Хилверсюм. — Я сама готовлю и убираю. Я себя держу, не даю себе спать, утром встаю как штык. Даже в магазин иногда хожу в хорошую погоду. А в прошлом году на День Победы летала в Россию — меня пригласили на мемориал в Ленинград. А оттуда полетела в Москву. Всех знакомых, кто меня ещё помнит, видела. И в рестораны, и на дачи меня звали. Такую жизнь вела, просто страшно (смеётся). Как будто мне не 100 лет. Погуляла! Я одна (с гордостью), никто меня не сопровождал!

Ликбез для пьяниц

Революцию я плохо помню... Окна все были занавешены одеялами, и слышно, что стреляют. Потом мы уехали в Москву. Жили на Мещанской все в одной комнате: мама, тётя, мы с сестрой, два двоюродных брата, бабушка и старая няня. Все мужчины в нашей семье были арестованы и расстреляны.

Бабушка была выбрана дежурной по хлебу — тогда хлеб выдавали одному человеку на весь дом. Она назначала помощника, и вдвоём они шли с большой корзиной за хлебом на 21 квартиру. Потом она делила выданное на каждого по граммам, и мы разносили этот хлеб. Кроме этого хлеба, дома больше нечего было есть. Нас с сестрой Мариной кормили в детском саду, там был суп и игрушки. Бабушка с мамой ели очистки, которые приносила тётя.

Холодно было. Помню, взрослые уйдут на работу, мы в коридоре нальём на пол воду, она замёрзнет, и мы катаемся. А потом братья ходили по железной дороге, искали остатки дров, не совсем ещё обугленные, приносили и топили печку, сложенную из кирпичей в середине комнаты. Раз в день бабушка возила нас в уборную на Рижский вокзал, потому что канализации не было никакой и весь двор был загажен.

Хулиганья было ужасно много. Были такие парни, которые надевали на ноги какие-то пружины, сверху накрывались покрывалами белыми, а когда темнело, пугали прохожих и отнимали кошельки. «Попрыгунчики» назывались.

Как-то раз я ехала в школу на трамвае и вижу — все вылезают, шум такой. А с передней площадки вошли мужчина и женщина голые. Только лента была на них с надписью «Долой стыд!».

А когда я училась в четвёртом классе, нам выдали азбуки и тетрадки, сделали «тройки» (группы из трёх человек) и дали адреса, куда мы должны были ходить обучать безграмотных, в основном пьяниц. Они обычно в подвалах жили — вокруг грязно всё. Мы тряслись от страха, хотя нас не обижали. В школе спрашивали, как наши подопечные занимаются. «Ликбез» это называлось.

А вот НЭП — весёлое было время! Ничего не было — и вдруг магазины такие. А витрины! Мы ходили и смотрели. И женщины разодетые. Ну в общем, такой был расцвет на пару лет. А потом всех посадили...

«Зажигалки» над Москвой

С мужем, Лазарем Тауэром, мы познакомились ещё до войны, в 37-м, на строительстве Каменного моста в Москве. Он главный инженер, а я техник. Как враг народа я не могла доучиться до инженера. Каменный мост, Краснохолмский, Новоарбатский, Лужники — всё это он строил.

Война застала нас в Москве, мы тогда жили у Никитских Ворот. Воскресенье, муж не поехал на стройку. И вдруг звонит его приятель: «Слушай, война!» Он не поверил. И мама моя звонит: «Войну объявили». А я её только забрала из больницы, думаю, перепутала она, наверное, в газетах же всё про войну во Франции писали. И мы не обратили внимания... А потом немцы каждый вечер ровно в 10 часов налёт делали. Пускали эти маленькие бомбочки-«зажигалки». Все мужчины должны были вечером на чердаке ловить их. Я с мужем всегда ходила. Там был песок насыпан, и мы эти «зажигалки» в нём тушили. Ну я вам скажу, это было красивое зрелище! Вы смотрите из-под крыши на тёмное-тёмное небо, на нём летят самолёты немецкие. По ним стреляют пулемёты трассирующими пулями, как тире, со всех сторон светящиеся. Светится и самолёт сам, а сзади огромное зарево — это горела фабрика «Трёхгорная мануфактура»...

На войну пошли вместе. Мостопоезд на Южном фронте — целая организация: и рабочие, и техники, и вагоны. Астрахань, Ростов-на-Дону, Николаев — там на переправах мы восстанавливали разрушенные мосты. Всё время под бомбёжками, а с нами были наш сын, моя мама, сестра мужа и восемь кошек, которых нам подбросили. Но самое страшное было, когда муж заболел тифом. А ни больниц, ничего нет... Выходила...

Вернулись в Москву в 44-м, а дома полная разруха. Дом и квартира наша уцелели, но всё было разворовано, мебель разбита. Пошла к дворнику, смотрю — мои чашки стоят... А вот рояль не тронули!

Дома с кошкой

Дома всегда звучала музыка. Сестра мужа Соня была арфист­кой — солисткой Большого театра. Муж пел, чудесный голос у него был. Отец не разрешил ему в консерваторию поступать, сказал: «Не мужская профессия...» Наша дочь Таня с четырёх лет играла на арфе. Она училась в Московской консерватории у Веры Дуловой, когда Евгений Мравинский взял её в симфонический оркестр Ленинград­ской филармонии солисткой. И каждую субботу она приезжала к нам, а потом сказала: «Мам, я больше не могу». И мы переехали в Ленинград. Дочь стала заслуженной артисткой, профессором Ленинградской консерватории, сколько она концертов давала и каких! Сколько пластинок записала, весь мир объездила! А я с внучкой была. Настя училась в специальной музыкальной школе при консерватории по классу скрипки.

В 91-м мы переехали в Испанию, Тане нужна была операция (рак щитовидной железы). А через год — в Нидерланды. Сделали ей здесь ещё одну операцию, она дала два концерта в Испании, а через две недели умерла... В 94-м году это случилось... А я осталась с 14-летней внучкой. Надо было её растить. И я не хотела от могилы дочери уезжать. Внучка (скрипачка Анастасия Козлова. — Ред.) победила в нескольких международных конкурсах, окончила консерваторию в Амстердаме, вышла замуж, выступает с концертами, устраивает фестивали.

...Я даже не ожидала, что столько проживу. Все ушли: и муж, и сестра, и дочь с сыном... Зато у меня правнучка растёт, Варя, 11 лет. Правда, она занята очень: в Национальном детском хоре поёт. А мы с кошкой дома.

P. S. Пока материал готовился к печати, стало известно, что Анна Иннокентьевна покинула этот мир.