Война глазами фашиста. Дело Ганса Шпикермана

«Трупы так пахнут, что у меня были приступы рвоты, и затем я ходил в маске. У женщин обрезаны груди, у одной беременной вырезан ребенок и одному мужчине вложен в разрезанный живот. 12-летняя девочка распята на стене. Я мог бы еще много написать. На всем маршруте были сотни разбитых русских танков, машин, орудий. Позже напишу больше. Думаю, что за три недели дело с Россией закончится».

Обыкновенный фашист

Ефрейтор ещё не знал, что эта война не закончится ни через три недели, ни даже через три года. Он пройдёт её до конца, увидит разгром Германии и в декабре 1945 года умрёт в плену от брюшного тифа в Урюпинском спецгоспитале №5770 для военнопленных, сгинув в общей безымянной могиле.

Остались его фронтовые письма и фотографии, документы, в своём роде уникальные. Их копии передал мне его младший сын Клаус. Он  приезжал в Урюпинск, чтобы посмотреть место захоронения отца. Из небытия возвращают они нам Ганса Шпикермана, типичного немца Третьего рейха. Когда мы вспоминаем о трагедии лета 1941 года, враг представляется нам чёрной бесформенной массой. А ведь у каждого из них были лица. Не карикатурно-плакатные, а совершенно обычные лица обычных на первый взгляд людей.  Но были ли они людьми?

Вот Ганс позирует перед фотокамерой: стоит  в воронке от снаряда, у его ног - обгоревший труп. А вот Ганс рядом с убитой лошадью. Конечно, это не так впечатляет, как поверженный враг, зато забавно. Труп лошади вздулся и теперь похож на огромную резиновую игрушку. Что должно произойти с человеком, чтобы он смог отправить эти снимки жене и маленьким сыновьям? А Ганс отправлял, и другие отправляли. Улыбались, фотографировались... Хотя нет, сначала они убивали, а потом улыбались и фотографировались. А ещё они грабили.

Вначале была Франция. Здесь Ганс впервые почувствовал, что немцу можно всё. Обыватель, хозяин маленькой строительной фирмы, он  в одночасье стал хозяином Европы. Ганс гуляет с друзьями по Парижу. Но не его красоту описывает он в письмах домой. Нет, не затем они здесь. Список отделочных материалов, которые он отправил для своей конторы в Германию, занимает полтора листа. Лак, олифа, краски, обои. Одних свинцовых белил набралось с тонну. «Мог бы ещё многое отправить, но разместить ящики в вагоне – проблема. Может быть, нанять отсюда водителя сейчас, это было бы очень ценно», – пишет он брату.

Война на три недели

В Россию они пришли не за лаком  и краской. За землёй и жизненным пространством. В первом же письме с Восточного фронта Ганс Шпикерман пишет: «Земля плодородная, всё было бы хорошо, если бы здесь не господствовала большевистская экономика». А вот на фотографии и те, кто должен был отдать землю новым хозяевам. В земляную щель забились две пожилые крестьянки. Пережидали, видно, здесь бой за своё село, да так и остались сидеть. Растерянные лица, в глазах даже не ужас, а обречённость, что ли. Или вот эти беженцы с детьми. Босые, в запылённой одежде, с пересохшими губами, сидят на дороге. Ждут, что будет дальше, после щелчка затвора фотоаппарата. Мы никогда не узнаем, что стало с этими людьми на фотографиях. Возможно, им повезло. Их не убили ради забавы, не расстреляли для устрашения. Может быть, они выжили. А киевские евреи с другой фотографии не выжили. Они все остались лежать на дне Бабьего Яра. И из этой тюрьмы во Львове тоже никто не вышел живым. Львов, Киев, Крым, Ленинградская область... И везде трупы, руины, и на их фоне - Ганс Шпикерман.

А вот Ганс встречает с товарищами Рождество  1942 года. Он был католиком, да и все, кто сидит за этим столом, наверняка считали себя добрыми христианами. Взгляните на их смеющиеся довольные  лица. На эту нарядную ёлочку, обвешанную мишурой. На этот замечательный стол с вином и шампанским. А теперь посмотрите на два каравая хлеба, лежащие в шкафчике на стене. Такие в армейской пекарне не пекут. Их солдаты вермахта отобрали у местных крестьян, как отбирали почти все продукты. «Около шести недель назад мы организовали вчетвером три молодые курицы и петуха. Мы их уже как следует откормили. У нас всё хорошо». Часть Ганса стоит в районе Волхова под Ленинградом, в котором второй год умирают от голода люди. Там на столах блокадников - считанные граммы эрзац-хлеба, здесь, в блиндаже со свастикой, - румяные караваи и по курице на каждого. Может быть, Ганс не знает, как вымирает город? Знает. Они знали всё и потому, когда их загнали в угол, на пощаду не рассчитывали. «Радио хорошо информирует, русские недалеко от Берлина. Восточная Пруссия нам весьма необходима, если мы не хотим умереть с голоду. Должно же быть решение. Не будем терять мужества», — напишет Ганс в своём последнем письме домой в феврале 1945 года. Он не раскаивается, он только жалеет, что всё закончилось не так, как хотелось бы. Каяться пришлось его сыну Клаусу.

Урок истории

– Когда в детстве мама говорит тебе, что твой папа был военным регулировщиком и никого не убивал, а потом ты узнаёшь, что он делал на самом деле, – это меняет всю твою жизнь, – говорит младший сын Ганса Клаус.

Профессор философии, правозащитник, пацифист, он и спустя десятилетия всё пытается понять, что же тогда произошло с его отцом и всей нацией? Именно поэтому он забрал у родственников письма и фотографии отца, нашел в российском архиве учётное дело военнопленного Шпикермана. Собирал эти осколки прошлого, чтобы посмотреть, во что превращает человека нацизм.

– Старший брат меня отговаривал, – рассказывает Клаус. – «Ну зачем тебе всё это нужно? Это была война отца, он и все остальные получили то, что заслужили. Мы не воевали, даже то время не помним. Нас это не должно касаться. Просто возьми и забудь». Но если мы забудем, всё может повториться в любой другой стране.

Андрей МУРАВЬЕВ