Олег Табаков: «Жесточее, чем испытание рублём, ничего у нас не было»

История болезни души

«АиФ»: - Олег Павлович, если бы сама не видела, не поверила бы: толпа у входа в зал в МХТ им. А. П. Чехова, овации… И всё это - на спектакле театра Олега Табакова, поставленном по «Гнезду глухаря» В. Розова. А ведь Розов эту пьесу написал больше тридцати лет назад!

О.Т.: - Этот интерес зрительский означает, что время не подверг­ло пьесу Розова инфляции. Ведь там речь о чём идёт? Это разговор о том, что совесть для иных стала условностью, о том, как внешним благополучием, умением устроиться, возможностью звонить «нужным людям» калечатся души. Это едва ли не самые важные проблемы в современном мире, где уже нет чистых и нечистых, где всё перепуталось. И попытка передела зон влияния вновь наличествует в окружающей нас действительности. В этом спектакле все вещи называются своими именами. Вам предлагаются жизненные коллизии, которые - хотите или не хотите - вы на себя прикидываете. Такое в современном театре редко встречается. Вообще все те трое, что стоят, отлитые в бронзе, во дворе «Табакерки» на Чаплыгина, - Саша Вампилов, Саша Володин и Виктор Розов, - они писали, выражаясь медицинским языком, этиологию и патогенез наших душевных болей и душевных катастроф.

«АиФ»: - В пьесе сын, Пров, обращаясь к отцу, чиновнику, который так и не дослужился до замминистра, говорит: «По кольцам на срезе дерева можно узнать, каким был год десятки лет назад. А если вас на разрез вскрыть, что мы там увидим?» А правда: что мы увидим на «годовых кольцах» вашего поколения и нас - тех, кому сегодня 30-40 лет? Чья серединка гнилее, а у кого стержень железный внутри проходит?

О.Т.: - Пожалуй, у меня - железный. Хотя железный - не железный… Но есть у меня способность механизма, который называется «бульдозер». Я не «Феррари», не «Майбах», но если уж начинаю дело, то довожу его до конца. Я довольно неожиданно и отчаянно поворачивал судьбу свою. Смотрите: 14 лет я служу в «Современнике», потом ещё 8 лет работаю директором этого театра. Директором! Сам решил! А потом сам же и сказал: «Нет, ребята, моё представление о целях и задачах «Современника» и ваше представление об этом - разнонаправленные векторы. Я, пожалуй, уйду». Куда? А во МХАТ! К Ефремову! Опровергая которого, я и стал директором «Современника». Будучи одновременно и директором, и преуспевающим артистом, которому - и фестивали, и награды, и прочие пузыри, я начинаю в 1974 г. учить детей и в 1986 г. открываю новый театр - «Табакерку». Но и этого мало - я соглашаюсь быть ректором театрального института и 15 лет на это кладу. А после смерти Олега Ефремова я был вынужден подставить плечо и стать худруком МХАТа. Вот и всё! Я вам рассказал жизнь, в течение которой человек сознательно рубил по живому и всё менял. А жизнь-то - она набело живётся! В ней нет черновиков. Мне ведь 77 лет, а я два года назад ещё и пятую ипостась себе придумал - открыл театральный лицей для талантливых школьников, которых мы отбираем по всей стране. А ведь моей дочери младшей, Машке, 6 лет! Я у неё это всё ворую - время, заботу, которые должен был бы ей отдать. А в вашем поколении есть кто-нибудь такой? Боюсь, что нет!

«АиФ»: - Вот и возникает вопрос: оно вам надо, вся эта головная боль?

О.Т.: - «Ничто нас так не мучит, как ощущение собственной потенции». О. П. Табаков. Очень конкретно, по-моему!

«Я не судья!»

«АиФ»: - В пьесе молодой карьерист Ясюнин говорит своему помощнику: «В 2000 г., Вася, всех этих ветеранов войны уже не будет. И вся страна будет наша!» Так за кем страна-то оказалась? За этими беспринципными Ясюниными, готовыми на всё ради чина?

О.Т.: - А как же! Она за теми, кто есть. Ибо противопоставить им оказалось нечего и некого. Так что имеем мы то, что заслуживаем.

«АиФ»: - Почему у нас всегда так получается: старый, прогнивший мир разрушили, новый по­строили - и испугались того, что получилось?

О.Т.: - Знаете, у меня ответа на этот вопрос нет. У меня есть некое знание. Мой дед по материнской линии, владелец огромного имения Андрей Францевич Пьянтковский, умер в декабре 1919 г. - через два года и два месяца после того великого события, которое одни называли Октябрьской революцией, другие - Октябрьским переворотом. Два года и два месяца те самые крестьяне, которых он нещадно эксплуатировал, кровь которых он пил и т. д., кормили, поили, охраняли его! Потому что помер он в своей библиотеке. В своей постели. В своей усадьбе. Знаете, всё произошедшее с нами требует ещё дефиниций, определений. Время должно пройти. Лев Толстой «Войну и мир» написал лет через 50 после Отечественной войны 1812 года. А у нас капитализм с нечеловеческим лицом всего лишь 21 год! Так что пожить надо, посмотреть. Может, вы и дождётесь каких-то ответов. А мне это не светит. Но я могу только одно ответить: в жизни люди делали мне много добра. И до той поры, пока в человеке жива эта потребность сказать: «Спасибо! Простите меня Христа ради! Я хочу вам вернуть тем же», - жизнь будет продолжаться.

«АиФ»: - У писателя Андрея Битова был замысел проекта «Империя добра» - про СССР, про то, что не так уж там всё было и плохо. А для вас СССР какой был империей - добра или всё-таки зла?

О.Т.: - Я вообще не по этой части. Я не судья. Я человек мужского пола. А человек мужского пола начинается с того, что он берёт на себя ответственность за кого-то. Я первый свой брак заключил только после того как понял, что смогу прокормить женщину, которую люблю, и ребёнка, которого она мне родит. Добра или зла? Я по-другому на это смотрю. У Миши Рощина есть такие строки: «Будь проклята война - наш звёздный час». Даже я, которому было 5 лет в начале войны, это чувствовал тогда: в наибольшей степени реализация заповеди «Человек человеку друг, товарищ и брат» произошла во время войны.

«АиФ»: - Вернёмся когда-нибудь к такому единению? Ведь сегодня за окошком-то что происходит…

О.Т.: - Что происходит-то? Некоторые даже называют фамилии тех, кто за произошедшее в ответе. Был такой глава ЦРУ в 1950-1960-х годах - Аллен Даллес. Это он сочинил концепцию: давайте у них украдём их нравственные ценности. Подсунем им г...но. И тогда, конечно, они погорят!

Я не уверен, что это им удаст­ся. Но жесточее, чем это испытание - рублём, ничего в России не было. Даже татаро-монголы, 300 лет бившиеся с нами, приносили огонь, кровь, меч. И кто-то из князей-проходимцев порой вставал на их сторону. Но купить весь народ они не смогли! А тут такую мину замедленного действия нам подложили. Хотя в каком-то смысле могу и опровергнуть это. Не знаю, удобно ли говорить об этом, но заработок актёров в тех театрах, которыми я руковожу, аналогичен тому, что получают артисты муниципальных театров Европы. А 12 лет назад гонорар артистов МХАТа знаете какой был? 8500 рублей! А в зале было заполнено 42% мест. Но деньги, которые сегодня получают мхатовцы, их, мне кажется, не испортили.

И ещё один момент: я помню, сколько я даю моей супруге Марине Зудиной на еду в месяц. Это я к тому, что размер желудка примерно одинаковый у всех. За двоих-то не съешь! (Смеётся.) Но как только человек моей должности или занимаемого положения забывает, сколько он даёт своей жене денег в месяц, многие серьёзные события начинают случаться…

Или вот бабушка моя… В начале 1943 г., когда уже был арестован фельдмаршал фон Паулюс (это я примеры вам даю, пищу для размышлений), пленных немцев, ободранных, едва ли не босиком, выгрузили на вокзале, построили в колонны и по зимнему Саратову погнали - «Форвардс!» - до Волги, к которой они так рвались. А там снег, лёд. Потоптались они там - и тут новая команда: «Цурюк! Назад!». Ещё когда они шли к Волге, бабушка долго смотрела им вслед. А мы тогда получали на день буханку чёрного хлеба и ещё довесок граммов в 50. У меня было право съесть его, этот довесок. Так вот, бабушка вернулась домой, разрезала буханку пополам, половину порезала на куски, собрала это всё в какую-то хусточку и сказала: «Лёлик! Иди отдай людям!» Я онемел! У нас отец в то время был в окружении на Кавказе. Мы все эти военные годы не то чтобы совсем уж умирали с голоду, но подголадывали. И что такое жареные картофельные очистки, я хорошо знаю. Дядя мой на фронте был ранен… Но, ничего не переспрашивая, я взял у бабушки этот завёрнутый в тряпицу хлеб и отнёс немцам.

Или отец, интеллигент в первом поколении, один из самых способных учеников академика Миротворцева… Он послал куда подальше свою броню и ушёл на фронт. Его насильно туда погнали? За идею воевать? За Сталина? Нет, он ушёл сам. И воевал за мать свою, Анну Константиновну. За жену. За первого сына, моего сводного брата Женьку. И за меня малого. И такие, как он, вытащили на своих плечах ту войну.

Или Немирович-Данченко 84-летний - 84-летний! - в 1943 г. убеждает советское правительство открыть Школу-студию МХАТ. Господь ещё не знал тогда, кто победит - Гитлер или Сталин. А он говорил о культуре! Подобные примеры можно долго перечислять. И они многое объясняют в нашем характере. Вот когда Даллес и компания эти загадки разгадают, они могут на что-то претендовать. Но пока они не откроют нашу «военную тайну» - помните, как у Гайдара? - ничего им не светит! (Смеётся.)

В чём она, эта «военная тайна», эта загадка наша? Я думаю, тут к Чехову надо повернуться. Человек, заражённый бациллой желания стать интеллигентом, непобедим. На самом деле!