Письмо с края света. Записки полярника с земли, севернее которой нет

2020-й стал эпохой переутряски наших представлений о себе, мире и о том, как мы, человеческий род, живём.

В пандемию люди стали сниматься с насиженных мест. Кто-то едет на юг, а наш собеседник уехал в одно из редких мест на планете, где не хозяйничает коронавирус: вот уже четвёртый месяц журналист и сценарист кино Дмитрий Ежков живёт на полярной станции в 600 км от Северного полюса. Где работает механиком.

«В какой-то момент я лёг на диван и стал думать, как жить дальше. И через месяцы обнаружил себя на том же диване. Если дни становятся неотличимы друг от друга, такую жизнь надо менять. Я решил поменять её так, чтобы уж наверняка».

Восьмидесятая широта. Остров, который не увидишь даже с лупой, на архипелаге Северная Земля. Станция им. Г. А. Ушакова, 1953 г. постройки. Раньше участники экспедиций (от Фёдора Конюхова до Михаила Жванецкого) делали последний привал перед полюсом именно здесь: севернее суши нет.

Статья по теме

Северный ядовитый. С ростом температур океан становится всё кислее

Сейчас этот маршрут проходит через Землю Франца-Иосифа. А на Голомянном — ни транспорта, ни полосы для самолётов. Добраться можно только экспедиционным судном, которое ходит раз в год. С середины ноября полдень здесь ничем не отличается от полночи. Тьма, изоляция, стерильность и непредсказуемая природа — идеальная обстановка для разговора об итогах 2020-го. «АиФ» попросил Дмитрия Ежкова поразмышлять на эту тему.

Эффект райдера

— Я много лет занимался экстремальным спортом, там есть такое понятие, как «эффект райдера» (от англ. «спортсмен-гонщик»). Когда ты видишь со стороны, как райдер летит по крутому склону, кажется, что он вот-вот упадёт и разобьётся. Но когда ты сам этот райдер, страха нет. Вот отсюда, из Арктики, люди на Большой земле похожи на экстремальщиков в крутом пике, а я — на зрителя, который смотрит головокружительное шоу. Дома я не боялся COVID-19, хотя с первой волной умер мой хороший знакомый. Мыл руки, соблюдал дистанцию, носил маску. Но не боялся. Страшно стало, когда оказался в стерильной безопасности Севера — за жену, которая осталась в Питере. А она боится сейчас не COVID-19, а за меня: ей кажется, в Арктике не выживают.

Но вирус нам точно не грозит. Когда мы уходили в рейс из Архангельска, у нас взяли тесты, после мы сидели 2 недели в карантине. Новые люди на Голомянном не появляются — следующая заброска только в августе 2021-го. Да и любому вирусу придётся тут порядком побороться за выживание. И зачем ему 5 полярников станции Ушакова, если есть ещё 7 млрд человек, на которых можно благополучно паразитировать? Хотя наша стерильность меня и беспокоит. Когда мы вернёмся, у всех уже будет иммунитет, сам вирус мутирует. И тут мы — чистенькие и беззащитные. Поэтому первое, что сделаю по возвращении, — прививку от COVID-19. Но заболеть чем-либо на станции не хотелось бы. Врача здесь нет, а вертолёта можно ждать неделями. Он зависит от погодных условий, а ветра здесь дуют постоянно.

Закон выживания

Здесь, в Арктике, жизнь намного проще, чем в городах, где мы всё время вынуждены выбирать — нередко между плохим и очень плохим. На станции же всё подчинено закону выживания — как у животных.

Статья по теме

Матрос, чекист, полярник. За что уважают и ненавидят Ивана Папанина?

Для нас выживание — это системы жизнеобеспечения, за которые я отвечаю. От дизеля, единственного источника энергии, зависит всё. Встанет дизель — остановятся котлы, пара часов без котлов — замёрзнет вода в трубах, трубы полопаются — и станцию своими силами будет уже не восстановить, потребуется эвакуация. Согреться будет нечем. В городе, если у тебя отключили тепло, ты можешь сесть в машину или зайти в кафе. А тут бежать некуда. И даже мяукнуть в эфир — «спасите нас!» — будет нечем. За полярным кругом нет простора для душевных метаний: хочешь жить — иди работай.

Успеть спрятаться

Уезжая из города, я думал, что еду в бескрайние снега, отрезанные от мира. На самом деле Арктика завалена мусором по самое северное небо: небоскрёбы из пустых топливных бочек, старые дизели, вездеходы, осветительные мачты, брошенные грузовики. Арктика куда больше похожа на постапокалиптическую территорию, землю, куда упала атомная бомба, чем на место для уединения.

В советское время здесь было много военных, в 90-е они всё побросали и уехали на Большую землю. А консервы с военных складов доели голодные зимовщики полярных станций, которым тогда тоже не платили. Так что уединение здесь есть, но романтическим я бы его не назвал.

Зато здесь наглядно, живьём, видишь то, что на материке воспринимается как отвлечённые разговоры. Ну подумаешь, глобальное потепление! При чём тут я? На станции Ушакова я увидел это фатальное изменение климата своими глазами.

Статья по теме

Кто решает судьбу Арктики?

Когда приехал на станцию, у нас за дизельной лет 40 лежала куча старого угля, которым здесь топили в советское время. А чуть дальше стоял 25-тонный бак для топлива. Но потом начался шторм, и однажды я обнаружил, что кучи с углем больше нет: берег обвалился, и она упала в море. В следующий шторм берег обвалился уже рядом с баком, но бак держался. А всего через неделю он уже буквально висел над обрывом.

Для меня это было похоже на ощущения жителя московских Печатников в 1999 г., который утром выглянул в окно и увидел, что дома напротив нет, его взорвали террористы. Этот житель знал про войну в Чечне, смотрел ТВ — но все эти события происходили далеко от него самого. И вдруг война бомбанула в доме напротив. Для меня этим домом в Печатниках стал арктический берег, обвалившийся в 20 м от моей кровати.

Но медведям хуже, чем нам. Сейчас середина декабря, море давно должно быть закрыто прочным льдом. В это время медведь должен быть в море, далеко от берега, охотиться на тюленей и белух. Но льда до сих пор нет. И медведю остаётся только шариться в поисках еды по островам. А на них ни животных, ни птиц, ни растений! Есть только люди и их склады с продуктами. И медведи идут к станциям.

Они голодные, совсем нас не боятся. Средств защиты от медведей у полярников нет. Раньше были карабины. А сейчас всё, что мы можем, — успеть спрятаться. Белый медведь в Красной книге, стрелять в него никто не будет. Несколько дней назад щенок нашей собаки разрезал чем-то лапу. Мы слышим, как он воет в темноте. Чтобы забрать его, нужно отойти от станции метров на 100. Но как?! Щенок скулит и пахнет кровью — это идеальная приманка для медведя. Нужно быть законченным психом, чтобы идти к нему без оружия...

Предел цивилизации

Когда-то я ходил на охоту. Охота — это не выстрел в сердце, а наука понимать поведение зверя. Когда ходил в горы, я учился понимать горы. Ты можешь знать теорию лавиноопасности, но ничто не заменит тебе интуицию, которая может спасти жизнь. Когда нырял под воду, занимаясь фридайвингом, я учился познавать океан и чувствовать его обитателей. И поэтому в моём сознании человек никогда не был венцом природы. Но многие думают по-другому. И, возможно, именно за эту ошибку человечество и расплачивается.

Мне кажется, стоит уже сейчас начать наблюдать за чем-то ещё, кроме курса доллара и соцсетей. Даже если вы изучаете домашних питомцев, вы многое узнаете о мире за пределами цивилизации. И коронавирус перестаёт быть таким уж оглушающим явлением.

Дальше будет апрель

Чем же всё это окончится? Будет апрель. «Я уже слышал, и слух этот мною проверен».

Полярники не философы, а реалисты. На станции мы живём здесь и сейчас, исходя из ситуации. Возможно, это и есть то знание, которое стало дефицитом в наше время. Ведь совсем недавно, может, 100 или 200 лет назад, всё население земного шара, за исключением узкой богемной прослойки, занималось только выживанием. Вспомните «Шинель» Гоголя. Пределом мечтаний чиновника, столичного жителя, была новая шинель, в сущности, просто верхняя одежда! С утра до вечера люди занимались поиском хлеба насущного. И только относительно недавно появилась возможность подумать о каких-то отвлечённых материях. Но COVID-19 разрушил этот хрустальный мир.