Никита Михалков: здравых людей в нашей стране большинство, но их не слышно

Мастер-классы, которые проводит Никита Михалков для студентов его академии, – это одновременно и встреча с талантливым актёром и режиссёром, и серьёзный разговор об актуальных событиях, происходящих в стране и мире.

О том, что делает классику классикой

– Когда после наших «Мета­морфоз» или спектакля «12» люди выходят из зала и говорят, что это новое слово в театре, меня охватывает паника. Это не новое слово! Это старое слово, просто хорошо сказанное. Это то, чем отличается русская актёрская школа от всех остальных – замечательной англий­ской, французской, итальянской (в которой, конечно, есть звёзды – Витторио Гассман, Марчелло Мастроянни, Альберто Сорди, Клаудия Кардинале, Уго Тоньяцци, но, по большому счёту, сама итальянская школа не очень сильная). Это русский психологический театр. Который не исключает острых форм, поиска, но полностью исключает желание «как угодно, но не как другие». Когда за тем, что ты делаешь, не стоит ничего, кроме желания удивить. Вот это – гибель. Это пагубно. И очень скоротечно.

Одна женщина написала мне в письме, что настоящее искусство – это то, что хочется увидеть, услышать или прочесть ещё раз. В чём сила Моцарта, Достоевского, Чехова, Бунина, Мусоргского? В том, что они рождают это желание послушать, прочитать их ещё раз. Так продолжается из поколения в поколение, из века в век. Значит, есть в их произведениях нечто такое, что являет собой постоянный вопрос, который стоит перед человеком.

В принципе, как я уже не раз говорил, все вопросы заданы. Все. Вопросы. Заданы. Да, ответы на них могут быть другими. Потому что меняется время, появляются новые технологии. Да ради бога! Но вопросы-то те же остаются! Жизнь, смерть, любовь, родители, дети, болезни, природные явления, взаимоотношения с Богом. И величайшие художники потому и велики, что они правильно формулировали их. Вопрос важен! Практически одного Пушкина достаточно, для того чтобы почувствовать, ощутить, что такое жизнь человеческого духа. «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» Это было написано в 29 лет! А в 37 его убили. В 26 был убит Лермонтов, написавший «Белеет парус одинокий» в 18 (!) лет.

О Чехове

Чехов для меня – как тропинка в поле, заросшем высокой травой. Ветер когда дует, этой тропинки не видно. Её ­замечаешь, только когда на неё встанешь. И понять, куда ведёт тебя эта дорога, можно, только когда ты по ней пошёл. Вот Чехов для меня – это такая тропинка. Он не давит на тебя, как великий Достоевский или гениальный Толстой, он нежно внушает тебе то, что хочет сказать. Он не заставляет тебя поверить себе, он не утверждает ничего так, как утверждал, убеждал своего читателя Толстой. Он хочет, чтобы ты его нащупал, чтобы ты сам к нему пришёл – сам он к тебе не идёт. И это движение к писателю очень важно.

О современном кинематографе

Я стараюсь смотреть всё. А что пересматриваю? То, где я не понимаю, как это сделано. Скажем, как играл Алексей Петренко. Или Олег Меньшиков 20 лет назад. Или как в «8 с половиной» играет Мастроянни – ты вдыхаешь это, как кислород. Могу бесконечно пере­сматривать «Крёстного отца» Копполы – гениальная картина во всех смыслах.

Из современных это «Бёрдмэн» Алехандро Иньярриту – считаю её великой картиной. В целом же современное кино, как и вся сегодняшняя жизнь, невероятно искусственно внеш­не и неглубоко внутренне. Европа постарела и умирает, там нет притока новой крови. Она перемалывает то, что уже было, у неё нет ресурсов.

Новый импульс есть там, где есть новая кровь. А она есть в тех странах, которые мы в своё время называли третьим миром. Мир этот сегодня начинает просыпаться. Кино активно развивается в Латинской Америке, в Азии. Или фильмы иранского режиссёра Маджида Маджиди – великие картины, одна к одной. Кто его знает? Никто! Кино и искусство вообще существуют там, где есть проблемы человеческого бытия. А они есть там, где есть жизнь. Но когда на обложке уважаемого журнала «Ланцет» женщину предлагают именовать не женщиной, а «телом с вагиной»… Для меня эта цивилизация закончилась. Также для меня закончился и «Оскар» – с того момента, как претендента на награду обязали выполнять все эти абсурдные требования.

Вспоминаю американское кино 1970-х гг. – «Последний киносеанс» и др. Кино, фантастически наполненное смыслами! А сегодняшнее американское кино… Мы с такой жадностью пытаемся быть на него похожими! Но так же, как они, делать не можем, получается криво, косо… Это как костюм Бриони на грязные кальсоны надеть: вроде не видно, но всё равно воняет.

Об азиатском эффекте

Время от времени на поверхность всплывают цивилизации, отличные от европейской. В какой-то момент в центре внимания было индийское кино. Теперь – корейское кино. Оно мощное, кровавое и очень национальное. Вообще, это удивительная вещь: только по-настоящему национальное может стать интернациональным. Китайские картины, которые снимались китайцами в Голливуде, и те картины, которые они снимают у себя в стране, – совершенно разные! Я несколько лет назад был председателем жюри в Пекине. И посмотрел там такое китайское кино!.. Не эрзац, не некий восточный флёр, нанесённый на международный продукт. Нет, оно настоящее!

Статья по теме

Мемами сыт будешь. В чем феномен сериала «Игра в кальмара»

Так что нынешний всплеск интереса к корейскому кино сегодня – вещь естественная, но он будет таким же недолгим, как все другие всплески. «Паразиты» режиссёра Пон Чжун Хо, от которого несколько лет назад сходил с ума весь мир, – да, круто. Но не могу сказать, что она меня поразила так же, как «Бёрдмэн» или «Крёстный отец». Азиатское кино – это ещё и другая эстетика, а мы очень падки на новые эстетики. Но это как японская кухня. Вкусно, да. Но не каждый день. Правда? Вот так и корейское кино!

На меня как-то Куросава обиделся. Этот режиссёр – потрясающее явление. Он очень любил мои картины, мы с удовольствием общались. А уж сколько вместе выпито! Но однажды мы приехали в Японию. Я звоню его ассистентке узнать, как там Куросава-сан поживает, а она что-то невнятное отвечает. И в конце концов признаётся: он на тебя обиделся. За что?! «Ты зашёл на его поляну – снял «Ургу». И я подумал: ничего себе! Он Достоевского снимает – ничего, мы на него за это не обижаемся! А нам про их мир, получается, нельзя.

Кто занят поисками смысла, а не денег?

Наше кино ещё не умерло, несмотря на то что пытается быть похожим на кого угодно, кроме себя самих. Но я предполагаю, что прививка русской литературой, которую каждый из нас получает, каждый, не должна никуда деться. Понимаете, какая штука… Даже бомж наш, который никогда в жизни ничего не читал и не знает, кто такой Достоевский, он же всё равно родом из страны Достоевского, и Достоевский его знает. Поэтому он так или иначе генетически привязан к той величайшей культуре, которая существовала и существует в России. Это звучит довольно дико, но я хочу в это верить. И очень надеюсь, более того, я убеждён, что появляются ребята, которые заняты поисками смысла (хотя в мире поиски эти и пытаются сегодня вытравить), а не только денег или формы.

Будет ли кому в будущем читать нашу литературу – Достоевского, Толстого? А это уже проблема образования, о которой я всё время говорю. Если мы останемся приверженцами того, что сегодня предлагается нам в качестве образовательной системы, – это катастрофа. Но я очень надеюсь, что разум и чувства родителей возобладают над всем тем, что так выгодно, ничего не стоит и ничего не значит. И которое в результате воспитывает не гражданина, а скот для глобальных корпораций, который любой ответ будет искать в Википедии.

Этот вопрос – на мой взгляд, государственной безопасно­сти – не мне решать. Я не против «цифры», не против искусст­венного интеллекта. Но то движение, которое мы наблюдаем в мире, оно, дойдя до наших границ, надеюсь, расколется. Повторю: когда женщину предлагают называть телом с вагиной – это уже конец. Очень рассчитываю на то, что здравые люди всё-таки остались. И уверен: в нашей стране их большинство. Я глубочайшим образом убеждён: то, что я сейчас говорю, разделяет 85–90% жителей нашей страны. Но их не слышно! А для того, чтобы их услышали, должна быть политическая воля. Серьёзная политическая воля. Которая, на мой взгляд, проявилась в речи президента на Валдае. Когда было определено: ребята, вот до сих пор можно, а дальше – нет!