«Дешевле жить!». В гостях у жительницы заброшенной деревни

 

Раньше часто писали и говорили о том, что деревни вымирают, зарастают лесом, а оставшиеся в них единичные жители живут практически отшельниками. Неужели и в XXI веке остались такие забытые всеми поселения? А главное, почему жители не уезжают?

Посёлки, описание которых у­кладывается в предложение «ч­етыре дома, три старухи и собака», никуда не исчезли. В гостях у одной из жительниц такой з­аброшенной деревни недавно п­обывал корреспондент «АиФ».

Где пальмы зимуют?

«Вот здесь когда-то был клуб, Дом культуры в смысле, - кивает местный водитель в сторону густой тайги. - А вот там - магазин и детский сад». Вглядываюсь - кругом сплошной лес. Сложно даже представить, что сейчас наш уазик трясётся по колдобинам некогда центральной улицы крупного посёлка Леушинка, затерянного в лесах Кондинского района Тюменской области.

Юридически этот посёлок упразднили ещё 10 с лишним лет назад. Фактически же он «умер» давно. Сегодня Леушинка - это просто кусок земли в России, который, опять же официально, не имеет постоянного населения. Но оно, население, есть, пусть его и на пальцах одной руки пересчитать можно.

Нина Дмитриевна КАРАГАЕВА живёт в Леушинке уже 65 лет. Из них последние 25 лет (как умер муж) живёт одна. Её покосившаяся избушка, в любую секунду готовая сложиться, будто карточный домик, примостилась на склоне одноимённой живописной речки. Куда ни глянь со склона - кругом бескрайний лес… Изба бабы Нины совсем на отшибе - до соседей, а это пять-семь периодически обитаемых домов, ещё добраться надо.

- Проходите-проходите! - встречает баба Нина бодрым голосом, при этом повернувшись ко мне спиной. Это она, стоя у стола посреди своей избушки, поспешно красит губы остатками старой помады. Хотя бабе Нине и скоро 80, хотя и тайга кругом, а женщина есть женщина!

- Вы садитесь, я вас сейчас жареными щурагайками накормлю, - суетится Нина Дмитриевна. - Вчера вот сети поставила, сегодня в пять утра встала - ездила проверять. Вас ждала…

В избе темно. На полу повсюду рассыпана картошка, больше похожая на крупный горох, - готовится к посадке. На стенах аляповатые картинки с изображением моря и пальм, которых баба Нина никогда в жизни не видела. В углу комнаты к потолку приставлено бревно, чтобы крыша не рухнула.

Погода солнечная - сидим на завалинке, смотрим на реку. На противоположном берегу чернеет туша кабана. Всматриваемся… «Я сначала думала, это бобёр. А сеть-то поехала ставить - смотрю, кабан! Ну да бог с ним…» Баба Нина обстоятельно рассказывает про свою жизнь. Про то, что у матери её было 10 детей; про то, как НКВД гоняло их семью по разным деревням. Про то, как попали в Леушинку и как после 7-го класса Нина у­строилась работать кассиром в лес­промхоз, будучи самоучкой в этом деле. С особой гордостью, вполголоса она вспоминает, как в 1981 году через ЦК КПСС она умудрилась снять с должности большого начальника: «Я, признаюсь, баба дЁрзкая. Не терплю ложь и несправедливость! За правду глотку перегрызу, пусть мне и переподАт за это…»

Как поможет мухомор?

Как минимум раз в месяц Нина Дмитриевна всё же выбирается в люди - пенсию получить. Говорит, это недалеко - 30-35 км. «Когда на попутках добираюсь, когда пешком - привыкла». Пенсия у бабы Нины с губернаторской надбавкой - 14 тысяч с копейками. Большую часть пенсии она отправляет сыновьям (обоим уже за 50), оставляя себе минимум. «Им нужнее… У них семьи, а денег и здоровья нет. А сама я на картошке и рыбёшке перебиться могу. Да и давнишние запасы крупы всякой да сахара есть... Чё ещё надо? Я за месяц, быват, и ста рублей не потрачу. Магазинов-то нет. Лежат целёхонькие! (Смеётся.) Раньше ещё тайга кормила, но сейчас уже здоровье не то, чтобы в лес-то далеко ходить. Сердце долбАт шибко. Пока через багульник идёшь - задохнёшься и окочуришься. А кто меня искать-то будет?» - вздыхает баба Нина и с ностальгией вспоминает, как хорошо было, когда могла позволить себе дер­жать корову, а то и две, заготавливать вёдрами грибы, ягоды… 

«Я порой так болею, так болею, но в больнице ни дня в своей жизни не лежала! - не то жалуется, не то хвастается Нина Дмитриевна. - Чем лечусь? Делаю настойку мухомора на водке да марьин корень на ней же настаиваю… Вот и все мои лекарства. У меня три года назад так спина отнялась - чуть не сдохла тогда. Но ничё, оклемалась… Натиралась мухомором да пила его по чайной ложке - норму-то я знаю. Раньше его и людям добрым давала. Мужик живой был, ворчал всё: «Чё раздаёшь кому ни попадя?! Водка денег стоит!» Я ему всё: «Ничё - Бог пошлёт...» (Улыбается.) А эту зиму ещё чистотел ядовитый пила. Бабы на базаре говорили, что он, как и мухомор, от многих болезней - вот я и придумала пить его. Зимой топлю мало - дров-то нету, простываю часто. Ядовитыми настойками и спасаюсь. Но я, наверное, уже насквозь ядом пропитана». (Смеётся.)

На секунду баба Нина умолкает, вспоминает, на чём я её перебил. Молча снова всматриваемся в тушу кабана. «А я думала - бобёр! Те годы я так этих бобров в заливе вёслами гоняла! Здоровенные, красивые, гады…  Боялась, сеть мне новую изо­рвут! Говорят, бывает, и волки к нам заходят, и медведи, но мне что до них… Меня вот два года жуки колорадские заедают - спасу нет. Ну да ладно. Как у вас-то там, в Москве? Кризис? А у меня как мужик умер - так каждый день кризис. Был бы живой - легче было бы. Плохо одной, конечно. Замуж звали, но чё я пойду… Со своим 36 лет прожила. Хорошо жили, не бил меня. Я сама, бывало, легонько поколачивала его за пьянку, а он меня не трогал…»

Нина Дмитриевна вдруг вспомнила, что не заперла дверь своей лачуги. Идём закрывать. «От кого закрываетесь?» - спрашиваю. «Да мало ли!..» - ответ, которому и не возразишь. По пути баба Нина рассказывает про то, как пьяный водитель автобуса её корову насмерть сбил, как она писала письма Жириновскому и Путину, как сено заготавливала одна и как Горбачёва до сих пор любит до мурашек на голове. Вернувшись на завалинку, вспоминает с болью в голосе вереницу семейных трагедий, которые не отпускают её до сих пор. Старший сын винит её в смерти своей дочери - «не уберегла» - и порвал с ней всякое общение. «Но в чём я виновата? Внучке тогда шесть с половиной лет было - у меня гостила. Сидели с ней у больницы, а тут пьяная медичка вышла на крыльцо и помоями её окатила. А там и вата, и бинты кровавые... У внучки от испуга диабет вылез. Долго по врачам возили. Но в девять лет схоронили её», - вспоминает баба Нина, смахивая слезу.

Младший сын зовёт к себе, но баба Нина категорически отказывается. «Никуда уже я отсюда не уеду… У меня тут отец, мать, брат похоронены. Летом часто хожу к ним на кладбище. Поговорю - и легче вроде. Людей-то почти не вижу, а молчком всё время не могу. Коровы и те не всё время жвачку жуют - думают что-то, мычат. Вот и я, как корова, думаю о своём, «мычу», - смеётся баба Нина.

Вечереет. Баба Нина предлагает «сгонять» сеть проверить. Усаживается было за вёсла, но соглашается отложить мероприятие. Спрашиваю: «Не страшно одной практически среди тайги жить?» - «А чего мне баиваться? Вот те годы зэки из тюрьмы сбежали, по лесам бегали - тогда побаивалась. А так я боевая, репрессированная, никого не боюсь! (Задумывается.) Меня только одно гнетёт: на что меня хоронить будут?.. Умирать сейчас дорого. Один гроб чего стоит! Проще и дешевле жить, чем помирать».

На прощание баба Нина показывает свои запустелые владения, с удовольствием позирует на камеру и с упоением рассказывает о внуке, который обещал скоро приехать в гости. Провожая меня взглядом до калитки, баба Нина неожиданно вспомнила важное: «Я же со­всем забыла спросить! Правда, что Филипп Киркоров на Ани Лорак женится?!» Наверное, бабы на базаре говорили…