«Он стеснялся своей славы». Координаты и измерения Валентина Распутина

Алексей Варламов, писатель, ректор Литературного института им. Горького

Не хотел делиться болью

У меня сохранилось одно относительно давнее воспоминание о Валентине Григорьевиче, когда мы ещё не были знакомы лично. Год 1988-й или 1989-й. Во Дворце спорта «Крылья Советов» проходил вечер журнала «Наш современник». Огромное пространство спортивного комп­лекса было заполнено людьми - аншлаг! Выступали авторы «Нашего современника». Клеймили врагов России, масонов, демократов, либералов. Говорили - будто кувалдой арматуру забивали. А потом вышел Валентин Распутин...

Он говорил на первый взгляд похожие вещи. Он тоже считал, что происходящее в России с середины 80-х гг. - это обман, и непонятно, куда нас всех ведут. Но Распутин разительно отличался от всех других ораторов абсолютной искренностью. В нём не было ни грана спекулятивности или игры. Ни малейшей попытки пристроить, приладить себя к национальной идее, к патриотической партии и за счёт этого как-то приподняться, стать важнее, чем он есть. Да, они были все вместе - «заединщики», как их называли. Но при этом он был сам по себе.

Распутин тогда поразил меня невероятным одиночеством. И в героях его, кстати, это тоже очень чувст­вуется. Один из самых моих бесконечно любимых рассказов «Уроки французского» - как раз о человеческом одиночестве. Одинокий деревенский мальчик в чужом посёлке, где он не может толком ни с кем подружиться. И одинокая учительница, которая приехала с Кубани и тоже не может вписаться в этот новый для неё мир. 

Возможно, это ощущение шло у него из детства. Детство-то у Валентина Григорьевича было не очень простое. Отец его был арестован - пусть и не по политическому делу (у Григория Распутина, заведовавшего почтовым отделением, украли сумку с казёнными деньгами. Герой-фронтовик был осуждён и отправлен на Колыму. Трое детей остались на попечении матери. Валентину, школьнику, пришлось уехать учиться в школу в посёлок за полсотни километров от родной деревни. - Прим. ред.). Он почти никому эту историю не рассказывал - не хотел делиться своей болью. 

«Он был настоящим!» Памяти Валентина Распутина Подробнее

Кем стал человек

Распутин был человек очень скромный - это бросалось в глаза. Замкнутый, погружённый в себя, мне кажется, он стеснялся того внимания, которое было на него обращено. Ему скорее мешала слава, которая его окружала. Конечно, он знал себе цену как писатель, но никогда не пытался использовать литературу для того, чтобы себя продвигать. Окололитературная шумиха была ему не нужна. Он явно находился в других координатах, других измерениях. И хотя по количеству он написал не так много, удельный вес, плотность того, что он сделал в литературе, - зашкаливает. 

Лучшее, что было сказано про Распутина и про писателей-деревенщиков вообще, произнёс Александр Исаевич Солженицын, когда вручал Распутину свою литературную премию. Солженицын говорил о том, что писателей-деревенщиков правильнее было бы назвать «нравственниками». Потому что их объединяло внимание к нравственным проблемам. Они писали не советские и не антисоветские произведения - они писали так, как будто бы ни советской идеологии, ни соцреализма нет. Они понимали, что проблема-то не в том, совет­ский ты или антисовет­ский - к 1980-м гг. это деление уже утратило актуальность. Проблема была в том, кем стал русский человек того времени. И Распутин, безусловно, имел в этой теме свой "надел", свой взгляд. Его отличало повышенное внимание к женской судьбе и к возрасту человека: неслучайно дети и старые люди часто становились героями его произведений. 

Будучи в жизни человеком сдержанным, в прозе своей, а особенно в публицистике, он был очень яростным, горячим. А в статьях, выходивших в 1990-е гг., он был порой жёстким: «Под руку явилось самое мощное оружие «перековки» - телевидение, всеобъемлющее и бесстыднейшее. Подняли из укрытия национальную Россию, ограбили и раздели её донага - вот она, «русская красавица». И невдомёк им, лукавцам, что, не выдержав позора и бесчестья, снова ушла она в укрытие, где не достанут её грязные руки».

Музыка слова

Распутин чувствовал не только унижение, страдание русского человека (о чём, собственно, вся его проза). Он остро ощущал и хрупкость природы: как эту Богом данную нам красоту легко погубить, испортить. Бездумно, безответственно. И делал всё, что от него зависело, чтобы её спасти. Он был очень "природный" человек. Мне кажется, он хорошо понимал, что его дар от этой природы проистекает. Есть некая неразрывность между средой обитания, воспитания, взросления и талантом, способностью писать так, как он писал. Будучи благодарным за этот дар, он защищал то, что ему этот дар дало. Поэтому с такой самоотверженностью вёл борьбу за спасение Байкала и Ангары.

Прозе Валентина Григорьевича присуща потрясающая интонация. И этим он брал: как только ты начинаешь его читать, оторваться уже невозможно. Вспомним первые строки «Прощания с Матёрой»: «И опять наступила весна, своя в своём нескончаемом ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название. Опять с грохотом и страстью пронесло лёд, нагромоздив на берега торосы, и Ангара освобождённo открылась, вытянувшись в могучую сверкающую течь…». Ты как будто попадаешь в мелодию, в водоворот, стихию, которая тебя подхватывает и вносит в эту вещь.  

Распутина надо обязательно читать детям. Как минимум «Уроки французского». Причём не в старших классах, а классе в 7-8-м. Этот рассказ хорош тем, что учит детей отстаивать самих себя. Своё достоинство. Свою независимость, свою правоту. Это прекрасное лекарство против инфантильности, внутренней безалаберности. Там есть гениальное место: герой рассказывает, почему выигрывал в мальчишеских играх. Потому что он тренировался: бросал камешки до тех пор, пока не получится десять попаданий из десяти. Это очень хороший урок: учись ставить перед собой цель и учись добиваться её. Понимая, что только ты можешь это сделать. Никто вместо тебя этого не сделает, и никто не виноват, если ты этого не сделаешь. Но если будешь стараться, то всегда найдётся учитель, который тебе поможет. И урок для учителя: всегда есть ученик, которому надо помочь, даже жертвуя собой.