Варвара Шурховецкая: «Ожидание лучших времён - и есть секрет долголетия»

Свой день она начинает с крепкого кофе, разбавленного коньяком, потом закуривает, ставит перед собой телефон и звонит подругам (а их у неё семнадцать). Она единственная среди них, кто видел Гражданскую войну, ночные очереди за хлебом и белогвардейцев, уходящих из города.

Но самое трагическое воспоминание - лица раненых солдат, перед которыми актриса Театра Красной армии играла свои лучшие роли в годы Великой Отечест­венной войны...

А что после того?

Варвара Шурховецкая: В чём секрет долголетия, спрашиваете? Это смешная история. Несколько лет назад, когда объявили, что Олимпиада 2014 г. будет проходить в России, я сказала себе: «Доживу во что бы то ни стало, интересно ведь посмотреть». А в прошлом году на президентских выборах победил Путин, и мне теперь не терпится узнать - кого изберут после него.

Виктор Борзенков, «АиФ»: В таком случае вам придётся подождать ещё лет... Много!

В.Ш.: Да, я тоже так чувствую. Впрочем, моё поколение привыкло ждать. Ожидание лучших времён в нашей стране - в этом и есть секрет долголетия.

Тридцать восемь лет подряд я не могла никому доказать, что являюсь участницей войны. Ходила по собесам - носила фотокарточки и афиши фронтовых спектаклей. «Девочки, - говорила я им, - посмотрите, это же я на фронте. Вот газеты писали обо мне, вот моя фамилия напечатана». Помню, как вопила грозная тётка в собесе: «Тут вам не музей! Мне нужна только справка с места работы». Но архив театра сгорел ещё в годы войны. И всё же есть справедливость на свете: мне подсказали, что в Подольске есть военный архив Министерства обороны. Написала туда, и - надо же! - пришло подтверждение, что Варвара Шурховецкая является участницей войны.

В.Б., «АиФ»: Компенсацию за те годы, конечно, никто не заплатил?..

В.Ш.: И даже никто не извинился! Но тут важно другое: я всю войну прошла рядом с бойцами, не щадила себя. После третьего, четвёртого спектакля, бывало, подходил к нам начальник госпиталя, и все уже знали, что он скажет: «Очень прошу, помогите. Наши санитарки несколько суток не спали - с ног падают». И мы прямо в сценической одежде мчались к раненым - мыли горшки, ухаживали за ними как могли. И всё это я делала не ради зарвавшихся работниц собеса, а только ради Победы. Поэтому звание «Участник войны» для меня превыше всего...

Случай с Арагоном

В.Ш.: Театр Красной армии был образован ещё 1 января 1934 г. - выступал по военным гарнизонам и армейским лагерям. Так что солдатская жизнь была мне знакома. А когда началась война, мы бросились в военкомат - стали проситься на фронт. Но нам ответили, что воевать будут другие, а «ваше дело - вдохновлять солдат». И мы всю войну выступали. 14 февраля 1943 г. наш театр приравняли к дейст­вующей армии. Единственным, кого из наших артистов забрали на фронт, был Виктор Некрасов, ставший впоследствии знаменитым писателем (он написал «В окопах Сталинграда». - Ред.). Мы страшно завидовали ему: надо же как повезло, он Родину защищать будет!

В.Б., «АиФ»: А почему для него сделали такое исключение?

В.Ш.: Дело в том, что Вика (так называли его друзья) по профессии был сапёром, а сапёров не хватало. И хотя ему полагалась бронь, он очень просился на фронт. Да и на театральной сцене Викины дела шли не очень гладко: помню, как он страдал, когда на выступлении в одном из гарнизонов забыл строчки из стиха Николая Асеева о войне. Пришлось на ходу сочинять финал самому. Его записали в сапёры и пешком (!) отправили из Ростова в деревню Пигучу - под Сталинград... Мы очень дружили. Дело в том, что мой муж (режиссёр Яков Давыдович Габ. - Ред.) был знаком с ним ещё по работе в Киеве. У Вики была замечательная жена, красавица ростовчанка Галочка Базий. Они познакомились в Киеве, а в Ростов приехали всей семьёй, поскольку у Галочки был сын от первого брака, Витя Кондырев. Сейчас он солидный, известный писатель, переводчик. Живёт в Париже, преподавал в Сорбонне. А я его помню трёхлетним мальчишкой. Он сидел у меня на коленях и читал «Тараканище».

Кстати, когда Некрасов в советское время был приравнен к числу диссидентов и с женой эмигрировал во Францию, Кондырев с семьёй остался в России: ему не давали права на выезд. И тогда Вика решился на невозможное: он пошёл к поэту Луи Арагону и попросил о помощи. Тогда Арагон, награждённый в ту пору орденом Дружбы народов (приказ был подписан в ЦК КПСС), пошёл в советское посольство и заявил, что, если семью ростовчанина Кондырева не выпустят из Советского Союза, он публично откажется от ордена. Угроза подействовала, и Витю выпустили.

В.Б., «АиФ»: Вы тоже человек неробкого десятка. А скажите, пожалуйста, с высоты своих лет, что делает человека смелым?

В.Ш.: Врождённый оптимизм. Лично я, например, с детства ничего не боялась и, поверите ли, во время революции спасла своего отца от расстрела. Он был наборщиком в подпольной типографии у большевиков. В 1918 г. белогвардейцы заняли город и пообещали расстрелять каждого, кто помогает большевикам. Перепуганный папа напечатал себе фальшивый паспорт, и мы, спасаясь от белогвардейцев, уплыли на пароходе в Баку - к его давним знакомым. Поначалу всё складывалось хорошо: папа и там организовал подпольную типографию, соорудил маленький печатный станок. Но однажды прибежал его товарищ: «Ваня, на тебя кто-то донёс. Спасайся. Сейчас придёт полиция». Папа выскочил из флигеля, а мама быстро собрала все его бланки, печатные клише и баночки с краской, разложила по кастрюлькам и отдала нам с сестрой - вроде как мы пошли за обедом. И едва мы вышли из ворот, как нам навстречу идут трое полицейских. Если бы знали они, что у нас в кастрюльках! Но им до нас не было никакого дела. Зато мы издалека видели, как вошли они в наш двор и по­стучались в дверь. И, когда мама открыла, полицейские перевернули всю квартиру. Так мы обманули жандармов. А я смеюсь - говорю, что участвовала ещё и в Гражданской войне.

Подарок маршала

В.Ш.: Но её с Великой Отечественной не сравнишь... Никогда не забуду, как целую неделю под жуткой бомбёжкой мы ехали в Астрахань и вдруг заболели малярией. Какая уж тут больница! Нам деваться некуда: до безопасной зоны ехать ещё далеко. Так и перенесли болезнь на ногах. Или вот ещё случай. Наш театр двигался в Чкалов в товарном поезде. Холодина страшная. На всех лёгкая одежда, а у меня на ногах ещё и резиновые сапоги. Так эти сапоги отдирали потом вместе с кожей...

В.Б., «АиФ»: Театр до Берлина дошёл?

В.Ш.: До Берлина конкретно наш коллектив не дошёл, а вот в Болгарии и Румынии мы выступали перед советскими солдатами. Я играла Надежду Дурову и однажды во время спектакля слышу, кто-то воскликнул: «Вот бы мне такого лихого гусара!» Ушла за кулисы, а мне говорят: «Варя, это кричал маршал Толбухин». А после спектакля он говорил мне восторженные слова и сообщил, что дарит... кабинетный рояль. Но инст­румент оказался настолько громоздким, что, когда нам его доставили в Ростов, я подарила его местной филармонии: он не помещался в комнате.

В.Б., «АиФ»: И всё же давайте начистоту: что чувствует человек, которому через несколько месяцев исполнится 100 лет?

В.Ш.: Вы мне не поверите, но чувствую радость... Радость от того, что вокруг меня так много хороших людей, что никогда не умолкает телефон. Другой секрет - это оптимизм и желание помогать. И поэтому я очень рада, что есть люди, которым  могу помочь. Правда, они младше меня. Старших просто не осталось.

Автор: Виктор Борзенков