«Мем — это имя дьявола». Как шутил над современниками Иван Тургенев

200 лет назад, 9 ноября 1818 года одна орловская помещица родила сына, о чём спустя несколько дней оставила в дневнике аккуратную запись: «Родился сын Иван. Ростом 12 вершков, в Орле, в своём доме, в 12 часов утра. Крестили Фёдор Уваров с сестрой Федосьей Тепловой». Звали помещицу Варварой Петровной. В девичестве она носила фамилию Лутовинова, о чём впоследствии не уставала напоминать своему сыну: «Ты — Лутовинов!». Впрочем, несмотря на её старания, прославился он всё-таки под фамилией отца — Тургенев.

Благообразный мужчина в летах, с седой аккуратной бородкой и седой же шевелюрой на «иконостасе» кабинетов литературы. Иным словом — классик. То есть мучения над сочинением «Образ Евгения Базарова», непонятные «тургеневские девушки», и заученное из-под палки «О, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык». Если отметить, что в крестных отцах у него ходил не кто-нибудь, а родной брат министра просвещения, Сергея Уварова, автора знаменитой формулы «Православие. Самодержавие. Народность», то от оскомины и невыносимой скуки гарантированно сведёт скулы. Поэтому в день рождения классика гораздо лучше вспомнить — ничто человеческое ему не было чуждо, а уж зажечь наш седобородый Иван Сергеевич умел так, что отголоски его шуточек живы и по сей день.

Начал он в нежном возрасте, причём сразу на высоком поприще литературной критики. В имение матери, Спасское-Лутовиново, приехал известный баснописец Иван Иванович Дмитриев. К визиту такого гостя просвещённая барыня велела сыну выучить три его басни. Шестилетний Ваня, как и полагается послушному сыну, выучил. И прочёл с большим воодушевлением. Финал был неожиданным. Окончив чтение, Тургенев подошёл к баснописцу и заявил: «Ваши басни очень хороши, но Иван Андреевич Крылов пишет гораздо лучше!». После чего с достоинством покинул комнату.

Гонорар за эту рецензию был стандартным: мать велела всыпать юному критику горячих — от души. И от души же приватно заметила своему секретарю: «Кажется, из Ивана выйдет толк».

К слову, это был один из редчайших случаев, когда Тургенев точно знал, за что страдает его спина. Вот что он сам вспоминал на старости лет, когда рассказывал о своём детстве: «Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день. Мать без всякого суда и расправы секла собственными руками и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя!».

Ещё более редкий случай, это когда явная и хладнокровная литературная игра, напрямую граничащая с кощунством, оканчивается если не триумфом, то хотя бы без порки удачливого автора. Между прочим, это, пожалуй, первый случай употребления такого распространённого сейчас слова, как «мем».

«Да, в ежовых рукавицах держали меня в детстве, и матери моей я боялся как огня. Взыскивали с меня за всё, точно с рекрута николаевской эпохи, и только раз, помню, одна моя выходка совершенно непостижимым образом прошла для меня безнаказанно. Сидело за столом большое общество, и зашел разговор, как зовут черта — Вельзевулом ли, Сатаной ли или как-нибудь иначе. Все недоумевали. «А я знаю!» — вырвалось у меня. «Ты?» — строго посмотрев на меня, спросила мать. — «Я». — «Как же? Говори!» — «Мем». — «Мем? Почему же?» — «А когда в церкви изгоняют черта, всегда говорят: „Вон — Мем!“ (На самом деле — „вонмем“, то есть „внимаем“). Все рассмеялись, и я счастливо выбрался из беды».

Повзрослев и попав в очень узкий круг тех, кто «делает погоду» в русской литературе, Иван Сергеевич не утратил здорового чувства юмора и не забронзовел. Кое-какие его упражнения на ниве издевательства над коллегами даже попали в обиходный русский язык, и их оттуда не вырубить уже никаким топором.

Скажем, сейчас даже человек, впервые открывший для себя чудесный мир рифмы, без труда подберёт созвучие к слову «Европа». Это не вполне приличное слово вылетает, что называется, на автомате. Тем не менее, одним из первых эту рифмованную связку употребил именно высокодуховный певец «тургеневских девушек». В коллективной эпиграмме на редактора журнала «Отечественные записки» Андрея Краевского перу Тургенева принадлежат следующие строки:

Не знакомый ни с Европой,
Ни с родною стороной,
Он берёт свинцовой ...
И чугунной головой.

Ещё один случай вообще попал в словарь идиом русского языка. Его знает каждый, кто хоть раз смотрел культовое кино «Покровские ворота». Конкретно — тот самый момент, когда главный герой — студент истфака Костик — хватает гитару и заявляет: «Лев Евгеньевич! Я вашу бургундскую полечку перепёр на язык родных осин!».

При этом Костик совершенно не задумывается, что цитирует при этом эпиграмму Ивана Тургенева на журналиста и переводчика Николая Кетчера, который переводил на русский язык Шекспира:

Вот ещё светило мира
И знаток шампанских вин.
Перепёр он нам Шекспира
На язык родных осин.

И залихватское «перепёр» в смысле «топорно перевёл», и шикарное «язык родных осин», придумал Иван Сергеевич Тургенев. Так что слова другого классика, Антона Чехова: «После этого писателя останется восьмая или даже десятая часть от того, что он написал. Остальное же через 25-30 лет уйдёт в архив» надо всё-таки признать не вполне правильными. Осталось гораздо больше. Просто мы нечасто об этом задумываемся.