Эдвард Радзинский о Сталине, Моцарте и тоске по духу

Через две недели выходит заключительный том масштабной трилогии «Апокалипсис от Кобы», который будет называться «Последняя загадка». Стилистика, выбранная писателем в трилогии, - тропинка между выдумкой и документом, которая ведет к пониманию фигуры Сталина. Указателем Радзинский выбирает дневники вымышленного персонажа, друга Кобы.

Обложка книги Эдварда Радзинского "Апокалипсис от Кобы"

Недавно в концертном зале имени Чайковского Эдвард Радзинский вернул публике еще одного исторического персонажа. «Загадка Моцарта» - особый жанр, который в России практически не практикуется, а возможно, и никогда не практиковался. Свою пьесу о Моцарте Радзинский читает в сопровождении симфонического оркестра им. Светланова дирижер Михаил Грановский и хора «Мастера хорового пения» Российского телерадиоцентра. Концерт производит впечатление ушедшей торжественности, напоминая о балах, камзолах, париках и особой парадности не только жизни, но и смерти Моцарта. Представление в Москве прошло при полном аншлаге.

Эдвард Радзинский рассказал АиФ, где искать разгадки жизни и смерти своих героев – в прошлом или в настоящем.

«АиФ»: - Эдвард Станиславович, весной вышел первый том «Апокалипсиса от Кобы», в сентябре второй, скоро будет третий. Степень популярности вашего романа может считаться лакмусовой бумажкой в отношении того, как к Сталину относятся в стране. Трехтомник расходится на ура. Так за что же его так любят, Сталина?

Э.Р.: - Он остается, как я и был уверен, самым востребованным российским политиком, хотя прошло почти 60 лет со дня смерти. Почему? Дело в том, что в России не очень любили строгих царей, но любили жестоких. Именно они, жестокие цари, становились легендами. Строгий Николай I – нет. А жестокий Иван Грозный – да.

Впрочем, нынче дело не в том, что люди любят Сталина. А в том, что они любят Сталина потому, что не любят условий жизни, в которых живут. Кроме того, жестокость, грубость, ненависть, которая есть сейчас в обществе и которая так видна в доброжелательной лексике нашего Интернета, - они очень совпадают с фигурой и лексикой Сталина.

«АиФ»: - Значит, социальная неудовлетворенность вызывает тоску даже не по крепкой руке, а по жестокости? А как же «миллионы жертв»?

Э.Р.: - Когда-то Карамзин, размышляя над личностью учителя Сталина Ивана Грозного (я называю Грозного учителем Сталина, потому что так его называл сам Сталин – на обложке пьесы об Иване Грозном Иосиф Виссарионович несколько раз написал слово «учитель»), писал, что со временем стоны его жертв умолкли, бумаги, рассказывавшие о его злодеяниях, пылились в архивах. Зримыми для новых поколений оставались только памятники его государственной силы и великих побед. Постепенно имя «Мучитель», каким называли царя современники, заменилось в сознании новых поколений очень уважаемым в Азии именем «Грозный». Но история, писал Карамзин, памятливей людей. История помнит – Мучитель.

Думаю, Карамзин прав.

Эдвард Радзинский. Круглый стол в РГГУ: "Февральская революция 1917 года в России: история и современность". Фото www.russianlook.com

«Сталин стал дразнилкой»

«АиФ»: - Недавно Захар Прилепин опубликовал «Письмо товарищу Сталину». Письмо верно отражает нашу дилемму: мы никак не можем понять, благодарить Сталина или проклинать. Захар заканчивает письмо так: «Мы всем обязаны тебе. Будь ты проклят». Так кто кому должен, мы ему или он нам?

Э.Р.: - Сталин стал этакой дразнилкой. И чем эпатажней суждение, тем счастливее СМИ. Хоть какое-то серьезное обсуждение в нашей Лилипутии... Утверждение о Сталине-монстре тотчас вызывает гневную отповедь одних. А если наоборот, то получается еще шумнее – уже от других. Думаю, писатель попросту насмешничал, представляя оторопь и праведный гнев либеральной интеллигенции. Но есть те, кого это кровно касается. Те, чьи семьи вошли в тот миллионный список жертв. С ними шутки плохи. Они слишком лично представляют эту благодарную очередь задолжавших Сталину. В ней стоят Мандельштам, Мейерхольд, доведенная до самоубийства Цветаева, и Клюев, и Тициан Табидзе, и Паоло Яшвили, иПильняк, и Бабель... Да что они! Вся советская литература, обреченная великим заимодавцем творить с кляпом во рту! В этой очереди столпотворение убиенных великих. Нужна звезда экономики? Чаянов. Нужна звезда науки? Вавилов. Религиозные мыслители –Флоренский. В очереди могут стоять и целые области знания. Например, генетика или кибернетика, объявленные в философском словаре лженауками.

«АиФ»: - А про войну? Как вы отвечаете на вопрос о том, что благодаря Сталину мы выиграли войну?

Э.Р.: - А вот это серьезный вопрос! И для вразумительного ответа потребуются тысячи страниц. Так что отвечаю постыдно схематично, но зато без любимого нашего пафоса.

Как бы вы ни относились к Сталину, остается эта дилемма: с другим главнокомандующим, менее жестоким, менее беспощадным, можно ли было победить жестокого и беспощадного дьявола, каким был Гитлер? И не в этой ли страшной и победоносной войне и было историческое предназначение Сталина? Так скажут одни. Но тотчас ответят другие. Если бы... Если бы он не истребил Тухачевского и его сподвижников, разрабатывавших стратегию «войны моторов», превентивного удара в случае опасности войны с Германией и т.д., то не было бы кровавого постыдного начала войны. Возможно, что Гитлер просто не рискнул бы так безоглядно напасть на страну с самой большой в мире армией. Но он напал, потому что знал – эта армия обескровлена, дезорганизована небывалыми сталинскими чистками. И не Сталин, но вечная стойкость русского солдата плюс любимые наши союзники – мороз, дороги и русский Бог победили. И в этом много раз повторенном ответе тоже есть правда. Так что вопрос решать будущему. Когда. Сталин перестанет быть участником предвыборной компании, а станет наконец историческим персонажем. Но могу предполагать: роль Сталина в войне огромна – положительная и отрицательная.

«Мне интересно там, где загадка»

«АиФ»: - Третий том имеет подзаголовок «Последняя загадка». Ваш концерт по пьесе о Моцарте, который вы дали уже в нескольких городах и снова, как год назад, собрали аншлаг в Москве, тоже называется «Загадка Моцарта». Загадка да загадка… Это такой ход для привлечения публики? Или ваши персонажи на то и гении, что оставили нам неразгаданное?

Э.Р.: - Мне интересно там, где загадка. Смерть Моцарта остается до сих пор загадочной. Поведение Сталина в последние годы – тоже. И оно имеет два противоположных объяснения. Те, кто его любят, утверждают: не он принимал все. эти безумные решения последних лет, он просто стал стар, болел, и его соратники, заклятые друзья друг друга, пользовались его немощью. Но этот образ больного старика не подходит к Иосифу Виссарионовичу. Он и перед смертью был барс революции. Достаточно вспомнить его речь. Нет, не несколько слов на XIX съезде 1952 года, а после него, когда шли выборы в руководящие органы партии. Вспомнить эту беспощадную, полуторачасовую речь, которую этот «немощный» не прочел, как обычно, а проговорил без бумажки. Как писал очевидец, «цепко и зорко вглядываясь в зал». Речь потрясла зал, так она была мощна. И. страшна. И скорее всего, самое точное описание Сталина в эти последние годы – стихотворение Бориса Слуцкого.

Мы все ходили под богом.

У бога под самым боком.

Он жил не в небесной дали,

Его иногда видали

Живого. На Мавзолее.

Он был умнее и злее

Того - иного, другого,

По имени Иегова...

Он продолжал держать власть. Все то страшное, что происходило в стране, было подготовкой к новому апокалипсису. К воплощению мечты всех большевиков и тех, которых он уничтожил, - всемирная республика советов. Как писали его поэты, «только советская нация будет, и только советской нации– люди». Вот что задумал, о чем мечтал этот человек.

«АиФ»: - Тогда о главном. Вы разгадали смерть Сталина?

Э.Р.: - Я абсолютно уверен и бесконечно это доказывал , что Сталин был убит. Убит соратниками. Но не эта криминальная загадка меня волнует. А то. что он задумал накануне своей смерти. Для чего он цементировал страну страхом, возвращая 37-й год. Как говорили его сподвижники, в 37-м он чистил страну перед возможной войной с Гитлером, ему нужно было создать «морально-политическое единство советского общества». А для чего в конце сороковых-начале пятидесятых он устроил повторение? Этим я занимаюсь в последней книге. Там есть много рассказов людей, которые были в то время рядом с ним. Причем сцены трагические переходят в сцены фарсовые, также описанные свидетелями. Например, ночное посещение Иосифа Виссарионовича выставки подарков товарищу Сталину.

Речь Сталина перед советскими войсками, уходящими на фронт, 7 ноября 1941 года. Фото www.russianlook.com

«АиФ»: - Вы позволите этой фатальной для вас теме – теме Сталина - вернуться к вам еще раз? Будут ли еще пьесы, романы, статьи о Сталине?

Э.Р.: - Все. Мой роман с Иосифом Виссарионовичем закончен. Все, что мог, я сделал в этой книжке. Единственное что: я бы хотел – издать вместе биографию Сталина, которую я написал уже давно, и эту книгу. Они очень дополнят друг друга. Кроме того, в новой книге – быт затонувшей Атлантиды, страны по имени СССР. Я попытался воскресить не только Сталина, но и его страну.

Счастливый-несчастливый Моцарт

«АиФ»: - В пьесе о Моцарте вы тоже воскрешаете эпоху – ушедшую прекрасную эпоху XVIII века. Как вы придумали этот жанр – читка в сопровождении огромного оркестра?

Э.Р.: - Конечно, вы не просто читаете пьесу. Вы играете ее персонажей. Музыкальные включения – это не просто музыка, это сам Моцарт, вы ведете с ним диалог. Вы читаете его письма, но подлинный его голос – в музыке. И музыка плюс письма начинают создавать истинного Моцарта. А ваша задача – создать его оппонента, того таинственного жреца музыки, который и был повинен в его ранней смерти.

«АиФ»: - Зритель, который побывает на концерте, узнает, что речь идет совсем не о Сальери, не об этом предполагаемом убийце Моцарта.

Э.Р.: - Этого человека Александр Сергеевич удивительно точно описал в образе Сальери! Но он, как я доказываю, носил совсем другое имя! Сальери здесь был не при чем. Этого мрачного героя, в котором порой мерещатся герои Достоевского, я и пытаюсь создать на сцене. Это невероятно увлекательно! Такие темы не слишком часты в нашей нынешней культуре – творец и Бог, вечный поиск гения и фанатизм жреца, толпа и художник… Они завораживают. Несчастный-счастливый Моцарт! Сделать его несчастным невозможно. Сейчас он несчастен, но подходит к клавиру – и все! Он уже на вершине, потому что начинается музыка, она для него – молитва. Счастье несчастного творца я и пытаюсь передать залу.

Торжественная церемония вручения Ежегодной читательской премии газеты "Известия" - "Известность". Фото www.russianlook.com

«АиФ»: - Какое у вас впечатление от публики? Тема недостаточно «желтая», но зал битком, и больше всего - молодежи.

Э.Р.: - Это удивило и обрадовало и на первом представлении в Москве, и на следующем в Екатеринбурге. Душно, понимаете ли. Очень душно в стране... Эта тоска зала по высокому... Поэтому мне так легко на сцене: три с лишком часа пролегают с ощущением, что не ты отдаешь, а тебе отдает зал эту радостную энергию, которая идет оттуда! И не надо побеждать зал, воевать с ним. В зале, как вы сами слышали, - звенящая тишина.

«АиФ»: - Ни единого звонка мобильника!

Э.Р.: - Да! Сидит тысяча пятьсот человек – и ни звука мобильного телефона! При таком количестве молодых людей! Ладно организованные старшие – они выключили. Но молодежь! При том, что балкон забит ими, а там у людей ощущение, что они сидят далеко и слышно не будет! Но нет. Я делал страшно длинные паузы – я не спешил, чтобы могли понять. Но в паузах такая тишина. Так что после финала я был готов еще три часа продолжать. Не знаю, были ли готовы они.

«АиФ»: - Какую роль в чисто театральном, монологическом действии сыграла музыка? В первую очередь, конечно, «Реквием».

Э.Р.: - К концу у меня всегда ощущение, что я его узнал куда больше, чем когда написал пьесу. Потому что звучала музыка. Моцарт сам – музыка. Его письма о смерти, которые я читаю в конце... Когда выясняется, что этот вечно смеющийся человечек в дурновкусных камзолах все время вел разговор с Богом, и смерть для него – радостная встреча тленного человека с Господом! Это прозрение, это ощущение смерти дало возможность ему открыть загадку жизни. Загадка смерти не в том, отравили ли его или произошло так, как я рассказываю. Она в его жизни.

Радзинский после получения премии "ТЭФИ-99". Фото РИА Новости

«АиФ»: - Пьеса о Моцарте написана давно, но никем не поставлена. Почему? Вы писали ее для себя как для актера? Эдвард Радзинский – артист?

Э.Р.: - Спектакль – всегда трактовка пьесы. Я не хочу чужой трактовки этой пьесы. Я хочу рассказывать сам то, что чувствую я, ради чего писал я. Пьеса была написана в начале 90-ых по заказу итальянского радио и телевидения (RAI). И там была сыграна. В это время у нас шла перестройка, все разрешили, и у меня в Москве одновременно шло девять пьес. Я был весьма востребованный драматург. Когда узнали, что у меня есть не поставленная здесь пьеса, на нее был поход из разных театров. Но я никому не дал. Она уже тогда для меня была слишком личной,что ли. И теперь я счастлив. Эта встреча с залом и помогает мне жить.

«АиФ»: - Вы будете еще продолжать с такими концертами?

Э.Р.: - 13 ноября в Большом зале Филармонии в Петербурге будет этот концерт «Загадка Моцарта». После чего, возможно, я сниму его для телевидения. Хотя это нелегко. Необычайной красоты картинка – оркестр, молодой дирижер, хор встает, огоньки на пюпитрах – все это безумно красиво, и это не должно потеряться. 
Но эта пьеса - только начало подобных выступлений. Сейчас на канале Культура мне предложили прочесть несколько моих пьес. Возможно, я прочту и другую не поставленную мою пьесу «Разговоры по пути на гильотину». Эта пьеса трудна для нынешнего театра. Я попытаюсь сам представить ее на экране.