Наталья Воробьева-Хржич: «Это я, Эллочка-людоедка!»

В 1971 году в кинотеатрах Советского Союза состоялась премьера комедии Леонида Гайдая «12 стульев». По итогам года фильм стал лидером проката: его посмотрели 39,3 млн зрителей. У Натальи Воробьевой в картине роль не главная, но очень яркая, запоминающаяся! Еще бы! Ведь ей досталась сама Эллочка-людоедка, дама со словарным запасом в 30 экспрессивных выражений. По иронии судьбы актриса стала писательницей, носит двойную фамилию. И с 1974 года живет в Загребе. Там я ее и разыскала.

Татьяна Уланова, «АиФ»: — В Советском Союзе было немало актеров, которых зритель знал по одной роли. Они могли сняться в десятках фильмов, но их все равно звали Суховым, Хоботовым или Шуриком. И они, как правило, обижались...

Наталья Воробьева-Хржич: — А мне нравится, что до сих пор зовут Эллочкой. Может, это даже помогает в новом творчестве. Говорить же, что мне надоели с этой людоедкой, значит не быть благодарной зрителям. Разве это прилично?

— Но до эмиграции вы сыграли в полутора десятках картин. А запомнились лишь Эллочкой.

— Я начала сниматься студенткой ГИТИСа, роли сыпались как из рога изобилия, пусть и не всегда главные. Как-то успевала... Хотя педагоги были резко против кино, считали, что оно нас портит. Конечно, это неправда. Тем не менее пробы я проходила тайком, не была уверена, что утвердят. Когда после зимних каникул, проведенных с мамой в Будапеште, я вернулась в институт, оказалось, что сокурсники уже все знают. То ли в «Известиях», то ли в «Правде» вышла целая полоса с заголовком «Гайдай запускает новый фильм» и четырьмя фотографиями: Гомиашвили, Пуговкина, Филиппова и моей. Отпираться было бессмысленно. Тогда-то и началась страшная жизнь на факультете. На долгих полтора года...

— Многие актрисы претендовали на роль Эллочки?

— Что вы, конечно! Нас было восемь, десять или двенадцать... В том числе великолепная Жанна Болотова. Она и сейчас очаровательна, а в то время была особенно хороша и очень мне нравилась.

— Роль яркая, характерная. Но персонаж-то!.. Глупенькая девочка, пустышка... Одно слово — людоедка. Неужто не боялись, что ярлык приклеится и вас будут ассоциировать с ней? Или у Гайдая вы готовы были сыграть хоть дерево?

— Я даже не думала, что Гайдай — великий режиссер. Пригласил — и хорошо. Представить не могла, что роль получится, меня запомнят... И потом, какая разница? Что же, если я соглашаюсь играть Эльзу Кох в фильме о нацизме, то должна бояться или отказаться от роли, чтобы потом не называли Эльзой? Ну о чем вы говорите?! Негативные роли, отрицательный характер — вот что самое интересное. В положительных-то что играть?

Танго, придуманное Мироновым, вошло в фильм, а сам он — нет

— А как вы первый раз встретились с Гайдаем?

— Мне повезло: получились удачные фотопробы. Сама удивилась, насколько на себя не была похожа. Помню, Гайдай разложил на полу все снимки. Восемь Эллочек, двенадцать Остапов, шесть Кис, пятнадцать еще кого-то... Задумчиво ходил между ними, ходил. Потом перстом показывал: этого, этого и этого — ко мне на разговор. Так мы и встретились. Я еще не была утверждена, но пробовалась со всеми Остапами, так как Гайдай считал, что герой раскрывается именно в сцене с Эллочкой. Он и очарователен, и хитер, и ловок, и прекрасный танцор. Ну все в нем есть! В общем, я уже думала, что роль села, играла со всеми уверенно. И вдруг в один прекрасный день... Ушел очередной Остап, а режиссер говорит: «Слушай, Наташ... Она ведь совсем не такая!..» Я остолбенела: «Как не такая? А какая же? Покажите!» Леонид Иович откинулся на спинку стула, мотнул головой, сделал неопределенное движение рукой, которая как бы прошла через волосы. Стеклянным взглядом посмотрел куда-то в сторону. «Поняла? — Поняла». С этого момента роль пошла, а он мной уже больше не занимался. Давал импровизировать, делать что хочу. Я не хвалюсь. Теперь-то уж что? Актерской профессией не занимаюсь. Было и прошло. Но тогда я вошла в образ благодаря великому режиссеру, великому актеру и великому педагогу Гайдаю. Сочетание всех этих ипостасей в одном человеке — большая редкость.

И Остапа несло... Как фильм «12 стульев» провалился при первом показе по ТВ Подробнее

— Красивое, полное экспрессии танго придумал импозантный Миронов. А с кем еще пробовались?

— В памяти остался только Андрюша. Остапов было невероятное количество, даже очень известных. Но Миронов отрепетировал сцену блистательно! Ярко! Он просто подошел, протянул руку, выдернул меня из стула и закружил в танце... Однако танго в фильм вошло, Миронов — нет.

— Но почему?!

— Все очень просто! Только-только вышла «Бриллиантовая рука». Это был хит! Огромные кассовые сборы! Забыть Миронова с его «Островом невезения» было невозможно. И в принципе он уже там сыграл Остапа. Под другим именем. Но такого же гениального и обаятельного проходимца. Все это понимали. И Гайдай, и Миронов... Слишком велика была опасность того, что в «Стульях» он повторится. Усики, шарфик, кепочка — ничего не спасло бы! Важно, что идет от актера, какая энергетика. А у него в «Руке» была энергетика Остапа. Это был чистой воды Бендер! Как и я: предложи мне подобную Эллочке роль — не нашлась бы, как поменять ее полностью. Она вошла в меня, я вросла корнями в нее, мы стали одним целым... А у Миронова в «Руке» к тому же была большая роль. Сыграл он ее потрясающе. И только поэтому не прошел как Остап.

— Расстроился?

— Наверняка. Обиделся ли? Сомневаюсь. Это был умнейший человек, большой актер. Андрюша все понимал.

Остап с грузинским акцентом? Это уж чересчур!

— Наконец появился Гомиашвили. Каким вы его нашли?..

— Меня уже утвердили, когда однажды зимним вечером позвонила ассистентка режиссера. И мы устроили заговор:

«— Ты хочешь сниматься?

— Что это значит? Я ведь уже утверждена.

— Да, да... Утверждена... Только фильм-то на волоске. Завтра из Тбилиси приезжает „семьдесят пятый“ Остап, так отрепетируй с ним заранее это чертово танго. Ты же лучше всех знаешь, чего хочет Гайдай».

Так мы и сделали. Гомиашвили вручили кассету с танго, я захватила из дома магнитофон, села в такси и помчалась к нему в гостиницу «Россия» репетировать. После танцев Арчил пригласил меня на ужин, мы распрощались, чтобы назавтра «познакомиться» в кабинете Гайдая. И ведь он хорошо сделал роль!

— Хотя в большинстве сцен его озвучил другой актер...

— А что, было бы лучше, если бы Остап лепетал с грузинским акцентом? Это уж было бы чересчур смешно.

Атеист, турецкоподданный, еврей. Илья Ильф и сам был «великим комбинатором» Подробнее

— Рассказывают, что, обидевшись, он сказал Гайдаю: «Если бы знал, что получится такой говенный фильм, отказался бы». На что режиссер, не растерявшись, ответил: «Знал бы, что ты такой говенный артист, не стал бы снимать».

— Хорошо ответил! Но я впервые об этом слышу. Впрочем, это очень даже возможно. Нина Павловна Гребешкова рассказывала в интервью, что очень быстро Гомиашвили забыл того, кто дал ему возможность стать звездой. Это правда. У него появилась такая звездная болезнь, которая не была свойственна актерам того времени. Помню, пришел Папанов, который уже сыграл несколько своих лучших ролей. И при этом держался очень скромно. Тогда ведь правило было одно для всех: и начинающие, и уже известные обязательно проходили пробы. Просто так не утверждали никого. Кому достанется роль — это был большой знак вопроса, и все очень боролись за право сниматься. К несчастью, у Папанова выскользнул из рук сценарий. Актеры все суеверные: немолодой человек, он тут же опустился на пол, сел на листочки... Но не помогло...

В кепочке и черных очках. Анатолий Папанов маскировался даже на даче Подробнее

Филиппов снял с руки часы и подарил мне

— Вашим исполнением Гайдай остался доволен?

— Да. Никогда никому не рассказывала, но на премьере он признался моим родителям: «Жалко, что я с Натальей так мало работал. Надо было сделать ее роль побольше. Но куда уж там! Я занимался Арчилом. А она роль сделала сама». С его подачи, конечно. Он дал мне краску, ее оказалось достаточно... Помню, были натурные съемки в Рыбинске. Первая командировка! Без мамы, без папы... У меня — два-три кадра на извозчике... Отсняли. Вечером — ужин в ужасном общепите... Сидим, что-то жуем... Вдруг подходит Сергей Филиппов. Внимательно смотрит, мы о чем-то говорим. И вдруг он спрашивает:

— А что у вас по мастерству?

— Четыре.

— Нормально! Вот когда я заканчивал балетное училище, мой педагог сказал: «Поставлю тебе четверку, потому что на пятерку танцует только Господь Бог...» А ты свой материал смотрела?

— Не-а.

— А я смотрел. И поставил бы тебе четыре с плюсом. Но это нечестно, милочка: ты к самой Царице Небесной подбираешься...

После этого он снял с руки часы и подарил мне.

— Великий — и так просто себя вел!..

— По-моему, все великие такие. И в России, и в Хорватии у меня есть несколько знакомых, у которых реально международная слава. То есть они действительно великие. Так вот, это самые нормальные, самые простые в обхождении люди, которые о себе говорят, только когда их спрашивают. Нет у них этого: я, я, я... Им доказывать ничего не надо... Они ничего не изображают из себя, никаких антилоп гну. Таким был и Филиппов. Сказал хорошее молоденькой актрисе, улыбнулся и пошел дальше.

Как я могла приехать? Железный занавес. 57-я статья. Враг народа...

— Понятно, что вы влюбились, вышли замуж и не думали о карьере, хотя она могла бы и дальше успешно развиваться...

— Вообще не думала! В принципе хотела стать театроведом. Но случайно попала на актерский. Так что доски и подмостки были отдельно, а жизнь — отдельно. Это был тот вариант, когда профессия любит актера больше, чем актер — профессию. Я не понимала, почему приглашают именно меня. Что во мне видят режиссеры? Актрисы, которые пробовались со мной, нравились мне больше. Только приехав в Югославию, я поняла, что потеряла любимую профессию. Жизнь преподала мне такой урок. И первое время я очень переживала. Мне было тяжело идти в театр. Очень тяжело...

— Была депрессия?

— Нет-нет... Этого я не испытывала никогда! Быстро выучила язык, занялась переводом, в том числе синхронным. Лет через пять-шесть снялась в двух югославских фильмах. И все!.. Помню, первый спектакль, который я посмотрела в Загребе, была «Агония» по пьесе хорватского классика Мирослава Крлежи. И вот смотрю я на русскую эмигрантку Мадлен Петровну, опаснейшую светскую даму, и думаю: «Боже, какая роль! Характерная! Сильная! Моя!..» Проходит без малого двадцать лет. И я встречаюсь в гостях с Мани Готовац... Если сравнивать — это хорватская Галина Волчек... Талантливейшая, умнейшая женщина. После ужина она подошла ко мне поговорить:

— Наташа, вы не хотите вернуться к своей профессии?

— О чем речь?

— «Агония», Крлежа...

— Русская эмигрантка?

— Да, Мадлен Петровна...

— Ваше предложение опоздало на 20 лет...

Она пристально посмотрела на меня:

— Вы это и сейчас можете...

Конечно, я отказалась. А спустя пару недель меня позвали в театр поработать с актрисой: испортить ее совершеннейший хорватский, придав языку русскую интонацию и акцент. Актриса должна была играть... Мадлен Петровну.

Спустя еще несколько лет мы снова встретились с Мани Готовац: у меня как раз вышла книжка «Соната в четыре руки». И она сказала: «Если я буду ставить „Агонию“, опять предложу вам роль...»

— Неужели из СССР не звонили, ничего не предлагали?

— Отчего же? Звонили маме. Спрашивали, не могла бы Наташа приехать. А как? Железный занавес. 57-я расстрельная статья. Враг народа... Я могла вернуться. Но приезжать и уезжать, чтобы сниматься? Это было совершенно нереально! Даром что Югославия была в соцлагере, относились к ней как к стране капитализма... А потом время сделало свое. Попробуйте не брать интервью несколько лет. Как бы у вас потом получилось? Как бы написали? То же самое — с балетом, оперой, спортом... В профессии надо быть каждый день. Сейчас я уже чувствовала бы напряжение, мне все мешало бы. Я вышла из обоймы.

— С кем-то из коллег поддерживаете связь?

— К сожалению, нет. На одной передаче встретились с Наташей Селезневой: договорились в следующий раз созвониться, повидаться... 42 года порознь — это очень много. Мы развивались, взрослели и старели по-разному. Мы стали другими. Или вы думаете, я узнаю ту Наташу, которой была когда-то? Да, я так же принципиальна, бескомпромиссна. Но с той девочкой у меня уже мало общего. Так и с друзьями. Близость ушла. Теперь мы просто добрые знакомые.

Хорошая девушка Лида. Как Наталья Селезнева устроила Гайдаю стриптиз Подробнее

Странно... Не знаю я, что такое счастье... Наверное, миф

— У вас не получилось остаться в профессии, не вышло с первым коротким замужеством и вторым, — пятнадцатилетним — вы не стали матерью... О чем-нибудь жалеете?

— Нет.

— Живете гармоничной жизнью, чувствуете себя счастливой?

— Странно... Не знаю я, что такое счастье... Бывают минуты восторга, радости. Но они же очень короткие. По сравнению с черными периодами, которые порой длятся годами. Наверное, счастье — это миф. Если сложить воедино все его вспышки, набежит минут пять-десять от силы. Довольна ли я своей жизнью? Да вроде ничего... Хотя прямой мою дорогу уж точно не назовешь. Это всегда были взлеты и падения. Однако именно они и делают жизнь насыщенной. Говорят же: все мы там будем... Знаете, о чем я думаю? Когда я попаду туда, мне покажут фильм о моем земном пути, я воскликну: «Боже! Какая, оказывается, интересная у меня была жизнь! Как роман!» А ведь быть главной героиней этого романа в жизни нелегко...

— Ностальгия вам знакома?

— Думаю, это чувство из позапрошлого века. Тогда люди, чтобы попасть из точки А в точку Б, днями и неделями ехали на лошадях, останавливались в ужасных трактирах... Все было крайне проблематично. В наше время я купила билет, села в самолет и через два часа сорок пять минут вышла в Шереметьево. Какая ностальгия?

— Часто бываете в Москве?

— Два раза в год. Обычно это связано с презентациями моих книг. Они издаются и на русском, и, слава богу, на хорватском.

— Каким вы находите изменяющийся город?

— Для меня он мало изменился. Я ведь чувствую его сердцем, душой. Да, вижу новшества, да, замечаю, что стало чище, больше порядка, покрашены здания, много церквушек. Как будто разорвалось ожерелье и жемчужины рассыпались... Но дух Москвы, запах, энергетика — все это осталось прежним. Для меня город всегда был прекрасным. Такой и сейчас.

— А если вдруг кто-то из режиссеров неожиданно позвонит?..

— Ни-ког-да!.. Камера немилосердна. Я себе совершенно не нравлюсь. В моем возрасте, который я и не пытаюсь скрывать, выглядеть хорошо без подтяжек уже невозможно. Поэтому я больше не люблю камеру. И она платит мне тем же. Словом, отказалась бы от самого заманчивого предложения. В ту же секунду.

— Разве сейчас проблема — подтяжки?

— Боже мой! Я просто боюсь! Кажется, даже под глубоким наркозом мой страх передастся хирургу, у него дрогнет рука... Для своих лет я выгляжу вполне прилично. Да и с кино вопрос уже давно решен...

— О чем-то мечтаете?

— О большой любви. Ха-ха-ха!..

— Желаю вам, чтобы она случилась.

— Из ваших уст — да в божьи уши! Вы будете первой, кому я об этом сообщу.