Майя Плисецкая: «Подводить итоги – не для меня!»

 Без дипломатии и ретуши

– Майя Михайловна, недавно у вас вышла третья книга «Читая жизнь свою», которая объединила ваши две предыдущие. А что вас вообще сподвигло к написанию всех ваших мемуаров?

– Первая книга «Я, Плисецкая» была написана по моим дневникам. У меня накопилось огромное количество записей. Конечно, без них я не смогла бы ничего написать. Человеческая память, увы, все удержать не в силах. В дневниках было все, даже даты! А их совсем нереально запомнить. Мне хотелось рассказать, как и что было со мной по правде.

Все назвать своим именем. Без прикрас, без дипломатии и ретуши.

– Да, в начале 90‑х вам достаточно было сказать: «Я, Плисецкая», и вашу автобиографию сметали с книжных полок. Вторая книга была названа «Тринадцать лет спустя». Но и ее ожидал успех. Почему так?

– У этой книги был подзаголовок «Сердитые заметки в тринадцати главах». Я ее писать не собиралась. Но потом вдруг собралась. Моя первая правдивая книга, как я и предполагала, не понравилась людям, о которых я написала. Но то, что удивило меня больше всего, на мою книгу обиделись те, о ком я не написала вовсе! И пришлось снова брать ручку в руки и продолжать писать. Я все писала сама. А это очень тяжелый труд. Эти тринадцать глав я писала четыре года!

– А вы перфекционистка, Майя Михайловна! Как и на сцене, оттачиваете свои движения ручкой! А кто оценивает ваш труд, ваши читатели?

– Это люди, которые интересуются жизнями актеров, спортсменов. Я начинала в советское время. И все, что я написала в своих книгах, исключительно правдиво. Я и сейчас могу поклясться в этом. Когда одному моему знакомому, который знал всю мою жизнь, сказали: «Наверное, Майя преувеличила», он ответил: «Наоборот, она преуменьшила».

Но я не преуменьшила и не преувеличила. Я написала только правду. Фантазиями никогда не увлекалась. Я писала для тех, кто интересуется жизнью того времени, не только балета, а жизнью людей и жизнью нашей страны, там все это есть.

– Вы простили тех, кто доставил вам немало неприятностей? Дочь-самозванку, прессу, поливающую вас грязью?

– А с какой стати прощать плохих людей? Они плохими и остаются. Я вам честно говорю, что не простила и не забыла.

– Недавно вы отметили свой юбилей! Как вас чествовали?

– Мой юбилей отмечали два театра: в Париже и в Москве. В Париже – в шикарном театре на Champs Elysees, где Дягилев начинал свои знаменитые Русские сезоны, а в Москве – в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. В большой концертной программе выступали лучшие исполнители балета современности.

– Но «Умирающего лебедя» – вашей визитной карточки – не было ни в Париже, ни в Москве. Никто не осмелился танцевать номер, который вы танцевали всю свою творческую жизнь с четырнадцати до семидесяти пяти лет. Как он появился?

– Этот балет поставила для меня моя тетя, Суламифь Мессерер. Ее на это вдохновило прежде всего то, что в те годы артистке балета без портативного номера было просто не прожить. Мы ведь выступали с концертами в сельских клубах с корявыми полами. Или в Кремле, где полы – высший сорт, но негде да и некогда разогреться… Номер был очень удачным и, несмотря на то что мне приходилось выходить спиной к публике, дабы отвлечь внимание от моих невыигрышных стоп, зал сосредоточивался на моих руках.

– Вы когда-нибудь считали, сколько раз вы исполняли этот номер в течение своей жизни?

– Подсчитать трудно. Как-то я пробовала подсчитать, сколько раз станцевала «Лебединое озеро». Насчитала около 800 раз. Если учесть, что Лебедь – сольный номер, не требующий ни декораций, ни оркестра, то сосчитать количество его исполнений я не смогла. Может, 50 тысяч, а может, и 100 тысяч раз. При этом мне хотелось, чтобы эмоции, вкладываемые в этот образ, ни разу не повторялись.

– Когда-то советский балет считался лучшим. А как сейчас обстоят дела с нашим балетом?

– Сейчас балет везде изумительный. Никогда раньше так не танцевали, как сегодня. Ни в России, ни за границей. А какая изумительная форма у танцоров! Все как модели. Худенькие, с красивыми ногами, высокие… Не было этого раньше. Какие в мои времена были балерины? Замухрышки!

– Почему раньше знали всех балерин поименно, а сейчас на слуху только Анастасия Волочкова?

– Она не только на слуху, но и на виду. Появляется часто, и вообще она – красивая женщина, на нее приятно смотреть. Вот люди и смотрят. Я так думаю. Но сейчас она не работает в театре. А мне кажется, что балерина обязательно должна каждый день работать. Потому что неделю пропустил, уже ноги не те. Как в спорте, то же самое.

Узы любви

– Был ли в вашей жизни поворот, который вы считаете переломным, знаковым?

– Самый большой поворот судьбы то, что я вышла замуж за Щедрина.

– Помните ваше знакомство?

– Конечно. Тем более что оно было необычным. Мы узнали друг о друге заочно. В квартире моих друзей Лили Юрьевны Брик и Василия Абгаровича Катаняна появился магнитофон. И Катанян начал составлять маленькую фонотеку с записью голосов друзей дома. Природа наделила меня хорошим музыкальным слухом и памятью. И я напела Брикам почти всю «Золушку». Так, для курьеза. С Щедриным мы знакомы еще не были, но он тоже был частым гостем этой семьи. И однажды услышал в их доме мое пение. Брики говорили, что Щeдрина это потрясло.

– Вы уже больше полувека вместе. Трудно ли сохранить семью?

– Это – любовь. Нам до сих пор интересно вместе. А если нужно что-то сохранять, значит, от любви уже ничего не осталось.

В мире танца

– Композитор слышит мир в гармонии или какофонии, живописец ищет отзвуки своей души в пейзажах или натюрмортах. А вы? Что для вас окружающий мир?

– Танец, конечно! Для меня танцуют даже статуи, потому что их неподвижность – всего лишь остановка во время танца.

– Помните ли самое первое свое детское впечатление, которое связано непосредственно с балетом?

– Конечно! Лисья шапка. Папа мне ее подарил, когда я оканчивала школу. Мы тогда делали генеральный прогон «Жизели», и я возвращалась домой поздно вечером. Стою на остановке. Подходит мой автобус. И тут я чувствую, что у меня кто-то сдергивает шапку! Я почти всю дорогу плакала. А когда уже надо было выходить из автобуса, вспомнила, что шапка-то у меня на резинке, чтобы ее ветром не сдувало. Пощупала себя сзади, а она там, не украли…

– А когда впервые выступили?

– Мне тогда было три года. На улице в упоении кружилась под вальс из «Коппелии» Делиба. А мой сценический дебют состоялся в первом классе хореографического училища. Леонид Якобсон, в те годы молодой хореограф, поставил номер «Конференция по разоружению». И выбрал меня. Я была меньше всех ростом. Появлялась из-за кулис в соломенной остроконечной шляпе. Чего-то все время боялась, крутила головой по сторонам, кося глазами. Все это должно было изображать никуда не годящегося правителя Китая генералиссимуса Чан Кайши.

Никаких планов!

– Что-то хорошее в вашей жизни в ушедшем году случилось?

– Я не очень обращаю на все эти итоги внимания. Как жизнь идет, так и идет. Конечно, в те дни, когда для меня устраивали юбилейные вечера, было очень красиво. Я знала, как ко мне относится Париж, но что будет такое – не ожидала! Они зажгли в 11 часов ночи Эйфелеву башню в мою честь разноцветными огнями. Мне такое даже не могло прийти в голову. Конечно, у меня стоял ком в горле.