Иосиф Кобзон: «Я живу так, как хочу, так, как считаю правильным»

«Паразитируем на чувствах»

- Как так получилось, что 20 лет назад вы объявили о своём уходе со сцены, но при этом никуда с неё не ушли? Вы лукавили?

- Не лукавил. В 60 лет я дейст­вительно решил уйти со сцены. Но так получилось, что сразу после моего финального концерта Роберт Рождественский устраи­вал поэтический вечер. Он говорит мне: «Неужели ты откажешься поучаствовать?» Отказаться я, конечно, не мог. После этого у Эдуарда Колмановского был творческий вечер. И снова меня спрашивают: «Неужели откажешься?» В общем, пошло-поехало. Думаю, ладно - поработаю ещё немного. 

Сейчас я, с одной стороны, понимаю, что в 80 лет развлекать аудиторию уже неприлично. С другой стороны, я для себя решил, что уйду со сцены сразу, как только увижу полупустой зал на своём концерте. Конечно, я давно на пенсии. Но аплодисменты зрителей - это такой манок. Мне интересно жить и петь. Я иногда задаю себе вопрос: почему так рано ушёл из жизни Муслим Магомаев? У него была депрессия из-за развала Союза. Исчезла та аудитория, которая его боготворила, ждала его выступлений. Ему стало неинтересно жить. А мы, исполнители, паразитируем на эмоциях, чувствах слушателей, зрителей. Для любого певца сцена - наркотик.

- Пугачёва недавно пожаловалась, что у неё маленькая пенсия. А вы своей пенсией довольны?

- Я даже не знаю, какая она у меня. (Зовёт помощницу, просит узнать, какая у него пенсия.) Мне нечего стесняться, думаю, пенсия у меня достойная. Но не забывайте, что вот уже 20 лет я являюсь депутатом от Забайкальского округа. (Помощница сообщает, что его пенсия составляет 900 долларов.) Вот видите, у меня она в три раза больше, чем у Пугачёвой. (Смеётся.)

«Конкурс клоунады»

- Знаю, вы следите за тем, что происходит в культуре, в шоу-бизнесе. Как относитесь к такому новомодному явлению, как рэп-батлы, изобилующие нецензурной лексикой?

- Я вам хочу напомнить, что в годы перестройки у нас на сцене появились Шевчук, Тальков и другие исполнители, которые не стеснялись материться на публике. И эту манеру выражаться у них переняли даже академические театры. Всё это было. Всему своё время и место. Я далеко не ханжа. Так как я матерюсь, наверное, не матерится никто. Это очень удобная речь, удобный язык, хотя мы, депутаты, его запретили.

- То есть закон о мате был ошибкой?

- Я считаю, что не надо было это запрещать. Если употребление нецензурной брани уместно - я не против этого. Я против, когда такая лексика употребляется огульно, просто так. Я как-то у своего внука Мишки увидел в дневнике запись: «Иосиф Давыдович, приходите в школу. Ваш внук ругается матом». Ну мне пришлось провести с Мишей долгую беседу. Говорю: «Что ты позволяешь себе?! Ты слышал, чтобы у нас дома кто-то ругался?» После этого мне жена выдаёт: «Ну он бы и не слышал, если бы ты потише говорил!» (Смеётся.)

Возвращаясь к вашему вопросу, хочу сказать, что далеко не мат является главной проблемой в нашем культурном пространстве. Я, например, с некоторых пор не смотрю шоу «Голос», причём ни взрослый, ни детский. Мне не нравится то, что там не поют оригинальные песни, а занимаются обезьянничаньем. Я бы назвал это шоу конкурсом пародий, клоунады. Ну как можно пародировать Уитни Хьюстон? Так, как она, не споёт никто. А ещё мне не нравится в «Голосе» то, что там поют преимущественно зарубежные хиты. Я же хочу слушать песни на языке нашей нации.

Возьмите, к примеру, французов. Они далеко не дураки. У них есть закон, запрещающий использовать в эфире более 20% зарубежной музыки. И благодаря этому закону сохраняются музыкальные традиции, языковая культура, продолжает жить и развиваться шансон.