Вячеслав Костиков: «Слепые поводыри»

Найти ответ на этот вопрос пытаются историки, политики, деятели культуры. Своеобразную попытку предприняла и Третьяковская галерея, где открылась выставка «Некто 1917». 

На выставке представлены работы художников, написанные до и сразу после революции. Название выставки подчёркивает парадокс произошедшего: и Февральская (демократическая) революция, и последовавшая за ней Октябрьская (большевистская) оказались для культурного слоя России полной неожиданностью.

Статья по теме

Зимний брали дважды. Народные массы чуть не утопили революцию в вине?

На краю бездны

Что поражает на выставке? Прежде всего удивительная отстранённость художников от реалий повседневной жизни. Несмотря на то что в стране уже царила гражданская смута, а в деревнях начались бунты кресть­ян и поджоги помещичьих усадеб, они в массе своей продолжали пребывать в иллюзорном мире «святой Руси» и рассуждать о «народе-богоносце» - носителе неких особых нравственных ценностей.

Посетителей «Некто 1917» встречает огромное полотно М. Нестерова «На Руси» («Душа народа»). На переднем плане светловолосый отрок и юродивый, ведущие народ в воображаемую «святую Русь». В советские времена картина хранилась в запасниках и появилась в экспозиции Третьяковки лишь во времена оттепели. Умиление матушкой-Россией присутст­вует и в портрете императора Николая II кисти Б. Кустодиева. Император (ну вот-вот замироточит) изображён на фоне Кремля и ликом больше похож на святого, чем на властителя страны, находящейся в состоянии кровопролитной войны и смуты. 

В плену фантазий

Столь же умильны и изображения крестьянской жизни на полотнах З. Серебряковой («Жатва», «Беление холста») и картины купеческого и народного быта на полотнах Кустодиева («Свадебный пир», «Масленица»). В. Кандинский, несмотря на весь свой авангардизм, в революционные дни 1917-1918 гг. продолжает писать «Дам в кринолинах», «Даму в золотом платье». Н. Рерих (ещё не подозревая, что после победы Октября окажется в эмиграции) пишет пейзажные идиллии («Три радости», «Святой остров»). Пожалуй, именно в творчестве Н. Рериха идеализм интеллигенции достиг своего апогея. Он даже пытался соединить несоединимое - коммунизм с буддизмом, называл Ленина «махатмой» и в порыве идеализма пытался вернуться на родину в разгар большого террора 1938 г., но нарвался на отказ Сталина. 

Статья по теме

«Восстание! Больше ждать нельзя!». Революция глазами американца

Живописцы К. Сомов, А. Бенуа, К. Коровин, И. Бродский, И. Машков, П. Кончаловский пишут фантастические пейзажи, дворцовые интерьеры, роскошных женщин в мехах тогда, когда в Петрограде пьяные солдаты, сбежавшие с фронта, вламываются в дома горожан.

Уход от реальной жизни и погружение в мир прекрасного заметны и в кинематографе тех времён. В стране, ведущей кровавую войну, в год выходит до 500 фильмов. Большая часть из них рассказывает о  буднях аристократов, куртизанок, салонных знаменитостей. На киноафишах, представленных на выставке «Некто 1917», мы видим названия фильмов, которые могут вызвать лишь ироничную улыбку: «Забыты неж­ные лобзанья», «О ночь, полная неги», «Отцвели уж давно хризантемы в саду».  Есть и комедии - «Тёща в гареме», «Красивые ножки». 

Отрезвление

«Заговор» обречённых прер­вал в 1918 г. Илья Репин. Пользовавшийся славой реалиста, он и в эти смутные годы не изменил себе. С радостью принявший Февральскую революцию, после Октябрьской он протрезвел. Его картина «Большевики» - первое художественное осмысление новой реальности. В центре полотна - жирный большевик, отнимающий хлеб у голодного ребёнка. Образ, безусловно, карикатурный, но в нём просматривается лик новой власти.

Отрезвление приходит и к другим художникам. Кустодиев создаёт свою версию «Большевика». На полотне - огромный детина с красным знаменем в руках, который буквально давит сапогами городскую толпу. Трагизм просматривается и в картинах К. Петрова-Водкина. Будучи изначально эсером, он вполне вписался в советскую систему. Наблюдая систему изнутри, он продолжал верить, что «Богоматерь укротит злые сердца». Интуиция художника берёт-таки верх над идеологией: его персонажи с ликом Богородицы имеют растерянный, отстранённый вид. Объективности ради замечу, что имелось немало и других, «непрозревших» художников, продолжавших воспевать новую власть. Но не о них сейчас речь. 

«Некто 1917» оставляет двойст­венное впечатление. Глядя на полотна, понимаешь, что художники, интеллигенция в целом, увы, не способны предотвратить беду. И фраза Достоевского «красота спасёт мир» не более чем абстрактное размышление. Политики, особенно если они вооружены агрессивной идеологией, увы, побеждают художников. Обманутые, они способны лишь с опозданием оплакивать разрушенные мечты и идеалы. Так случилось с Буниным, опубликовавшим в эмиграции свои знаменитые «Окаянные дни». Так было с «Несвоевременными мыслями» Горького. Так было и с высланными из России философами, постигшими глубину своих заблуждений по поводу «особливости Русской земли» лишь в изгнании... 

Но выставка «Некто 1917» свидетельствует и о другом: о том, что искусство может подавать сигналы о приближении национальной катастрофы. Нужно учиться распознавать их.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции