Братство бомбы. Участник ядерных испытаний о службе и забвении

 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне прошло первое испытание ядерной бомбы СССР. Ровно через 42 года, во время которых было проведено еще порядка 600 испытаний, он был закрыт. А в 2009 году эта дата была объявлена Международным днём действий против ядерных испытаний.

Сегодня, когда гриф "секретно" с документов о ядерных испытаниях снят, как правило, вспоминают учёных, инженеров-конструкторов, политиков той эпохи. Но ядерный щит Родины ковался трудом огромного количества простых людей, которые десятилетиями хранили молчание и не делали исключение даже для самых близких людей. Это люди, которым страна доверила самую опасную работу, посылала в самое пекло радиации. Даже врачам они не могли признаться, что причина их недуга - лучевая болезнь. Многих участников испытаний сегодня уже нет в живых.

Председатель комитета ветеранов подразделений особого риска Волгоградской области, участник 13 ядерных испытаний Александр ГОЛУБ рассказал «АиФ-Волгоград» о службе в спецподразделении во времена СССР.​

«Парень, ты попал»

Александр Голуб родом с Донбасса. С раннего детства грезил победами в Олимпийских играх, был чемпионом Украины среди юношей в беге на средних дистанциях. Голуб был уверен, что в армии будет служить в спортроте. Это потом он вспомнил, что военный комиссар перед призывом вызывал его маму и долго её выспрашивал о родственниках, наследственности. И она с гордостью рассказала, что все члены их большой семьи наделены хорошим здоровьем и являются долгожителями.

«Меня призвали на срочную службу в 1967 году. В Москву я прибыл с двумя спортивными сумками. Старшина-украинец их увидел и спрашивает: «Ты где служить собрался, сынок?» Я и ответил: «В спортроте». «А ты сюды посмотри, шо там напысано», - ткнул он пальцем в плакат на стене: «Воин, ты стал участником ядерных испытаний, гордись этим!» - вспоминает Александр Фёдорович. - Конечно, было обидно поначалу. Я считаю, что честнее было бы мне сразу объяснить, что направляют служить в специальное засекреченное подразделение, а о серьёзных спортивных тренировках на два года придётся забыть. Но мы гордились тем, что Родина нам доверила стать причастными к созданию ядерного щита, но плохо, что не было с нами работы психологов. Ядерный синдром - страшная вещь. Из 32 бойцов нашего взвода за два года службы восемь человек были комиссованы по психиатрическим заболеваниям».

Волны на земле 

Как рассказал Александр Голуб, бойцам их спецподразделения прививали навыки выживания в экстремальных условиях. И на пронизывающем знойном суховее в степях Казахстана, и в лютую стужу на Новой Земле они жили в палатках. Подразделение, в котором служил Голуб, обеспечивало охрану при проведении ядерных испытаний.

«Интерес иностранных разведок к советским ядерным испытаниям был колоссальным, - вспоминает Александр Фёдорович. - В поезде мы задержали одного разговорчивого продавца фотокарточек с голыми девицами, который как бы между прочим выспрашивал, куда едем, зачем, сколько нас. Потом нам сообщили, что он собирал информацию о движении наших войск. Одного водителя я задержал в тот момент, когда он пытался сфотографировать штольню, куда закладывается ядерный снаряд. Особое внимание уделялось офицерским чинам, учёным, инженерам-конструкторам. Они ходили, как правило, одетыми в штатское. И мы шаг в шаг следовали за ними. Он ест, а я сижу напротив. Он в туалет - я обязан караулить под дверью. Ядерную установку привозили в разобранном виде и собирали уже на полигоне в небольшом домике, который бдительно охраняли наши бойцы».

В 60-х годах взрывы на полигонах проводились под землёй. В сопке сооружались длинные штольни с бетонными стенками, в которые по рельсам закатывался снаряд. Его закрывали заслонкой - слоем бетона в семь-восемь метров. Кабели тянули до командного пункта. Он был в 400-450 метрах от «заряженной сопки». У входа в сопку пристраивался бетонный коридор, куда помещали животных, которые обитают в этой местности, с датчиками. Потом вход закрывался массивной металлической дверью. Перед взрывом все должны были лечь ногами к сопке и ждать.

«Страшный толчок и грохот, ни с чем не сравнимый, и земля начинает вздыбливаться, качаться волнами. Я видел, как подбросило на несколько метров УАЗ-469. А потом появляется огромный «гриб» - желто-коричневое облако из песка, земли, камней, которое оседает очень медленно, несколько часов. Затем специалисты в защитных костюмах, похожих на скафандры, ехали к месту взрыва снимать показания датчиков», - рассказывает Голуб.

При этом у солдат на полигоне из средств защиты были только марлевые повязки «Лепесток» на лицо.  Два-три человека из взвода владели дозиметрами, которые не фиксировали количество рентген, а срабатывали как оберег: когда в воздухе было больше 20 рентген, загоралась красная кнопка. Что означало: пора сматываться отсюда.

По признанию Голуба, панического страха ядерного заражения никто не испытывал, солдатам было по 18-20 лет, Чернобыля ещё не было, и мало кто в то время осознавал, какой разрушительной силой обладает радиация.

«Только представители командования на полигоне вели себя осторожно. Видно было, что они побаивались подходить к штольням. А мы просто не знали, чего бояться, после взрыва просто стирали от пыли и грязи свою форму. Вот и вся дезактивация. И потом продолжали её носить. Радовались, когда выдавали новую амуницию, но и старую при этом не выбрасывали, - вспоминает Александр Фёдорович. - После испытаний усиленно кормили и выдавали каждому немного красного вина. Затем мы возвращались в Москву. Нам устраивали культпоходы в театры, музеи, кино «крутили»… Концерты нам организовывали со звёздами советской эстрады,  на одном из них для нас  Иосиф Кобзон пел. И так до следующей командировки».

Ребята «сгорали» 

Демобилизовавшись из армии под подпиской о неразглашении военной тайны сроком действия на 25 лет, бойцы подразделения особого риска разъехались по домам. Ни матерям, ни жёнам они не рассказывали о том, как и где им довелось служить. У многих начались проблемы со здоровьем. В подразделение тщательно отбирали самых крепких ребят. После армии многие из них стали терять силу, страдали от изматывающих головных болей.

Лучшие из лучших, здоровые парни «сгорали» от онкологических заболеваний. Врачи терялись в догадках, что могло стать причиной резкого ухудшения здоровья. Но клятва о молчании не позволяла молодым пациентам рассказать медикам о своём участии в ядерных испытаниях. Никаких льгот на медицинское обслуживание они не имели.

«Мне повезло. Спортивная закалка, здоровая наследственность. Но об олимпийских амбициях после армии пришлось забыть. Сил бегать с прежней скоростью уже не было. Поддерживал здоровье китайскими и алтайскими травами. Они многих наших ветеранов спасли. Радиация, конечно, ни для кого из нас не прошла бесследно. Но я всегда считал, что лучшее средство профилактики - это работа. После армии получил высшее образование. Трудился в Донецке, Сургуте. Был строителем, руководил управлением. В 90-х годах вместе с супругой, она родом из Волгограда, приехали сюда - на её родину. И сейчас продолжаю работать. Конечно, как и у всех нас, у меня есть проблемы со здоровьем. Но я на них не концентрирую внимание. Пока человек чувствует себя востребованным, трудится, приносит пользу людям, болезни отступают».

Забытые ветераны     

Только после чернобыльской катастрофы вспомнили о ветеранах ядерных испытаний. В 1991 году таковых насчитывались 3,5 миллиона человек на всю страну. «Это те, кто получили удостоверения участников ядерных испытаний. Но какой ценой мы их получали! Мне выдали удостоверение в 1998 году - через шесть лет после того, как я за ним обратился в военкомат. Пока ждал, никаких пособий, естественно, не платили. Многие и сейчас не могут получить положенных льгот.

Сейчас я получаю от государства единовременные денежные выплаты - 2300 рублей на лекарства, 836 рублей на то, чтобы питался красной икрой, и пенсию за многолетний труд заработал 16 тысяч. В среднем получается 20 тысяч в месяц. У меня за плечами 13 взрывов: шесть в Семипалатинске, шесть - на Новой Земле, и один - в Копьяре. Это 13 Чернобылей. Нам пообещали, что вручат ордена Мужества, за которые, к слову, не полагается никакого денежного вознаграждения.  Мы даже наградные листы заполнили. Но прошло много лет - и тишина. Многие ветераны в обиде на государство, они жалуются: «Они ждут, когда мы все уйдём и некому будет жаловаться и требовать». В Волгоградской области нас сегодня проживаеют немногим более 200 человек. А в России в живых осталось чуть больше 15 тысяч».

Лариса Шеремет, "АиФ"-Волгоград"