А тех, кто против, - лечить. Полвека назад СССР поразило массовое «инакомыслие»

«С увлечением высказывает идеи реформаторства, обнаруживая при этом непоколебимость в своей правоте», «склонен к правдоискательству», «имеет собственную систему взглядов на государственное устройство с позиций свободных идей, советскую действительность оценивает болезненно неправильно, исходя из неправомерных обобщений отдельных недостатков…» Всего лишь полвека назад по этим основаниям в СССР человек мог попасть на принудительное лечение в психиатрическую больницу.

25 августа 1968 г. восемь советских диссидентов провели на Красной площади в Москве сидячую демонстрацию против ввода в Чехословакию войск СССР. Одному из участников Виктору Файнбергу на допросах выбили передние зубы и, чтобы не демонстрировать его в суде, отправили в спецпсихбольницу. Экспертизу Файнберга проводила комиссия института им. Сербского, которая так описала его психическое состояние: «С увлечением и большой охваченностью высказывает идеи реформаторства по отношению к учению классиков марксизма. В то же время в его высказываниях о семье, родителях и сыне выявляется эмоциональная уплощённость… Он занят гимнастикой, обтиранием, чтением книг и изучением литературы на английском языке… Критика к своему состоянию и создавшейся ситуации у него явно недостаточная».

Известные диссиденты Владимир Буковский и Семен Глузман приводят в своих воспоминаниях слова профессоров, всерьез считавших, что «инакомыслие может быть обусловлено болезнью мозга, когда патологический процесс развивается очень медленно и мягко...» Особенно впечатляют заключения доктора Могилевской областной психиатрической больницы, к которому в очередной раз в 1979 году на принудительное лечение попал известный белорусский диссидент Михаил Кукобака. Еще в 1970 году в институте им. Сербского его объявили шизофреником, опасным для общества.  Как рассказал «АиФ» Михаил Игнатьевич, в 90-х годах по его запросу депутат Могилевского облсовета Наталья Рослова имела возможность познакомиться с его делом и даже поговорить с доктором Могилевской психиатрической больницы.

- Вот отрывок из ее письма мне: «Ваш давний знакомый доктор передает Вам привет. Он признал, что «история болезни свидетельствует не в пользу врачей», но на диагнозе настаивает, так как у Вас «отсутствовал естественный для того времени инстинкт самосохранения»!

В психбольнице ей также позволили пробежать взглядом документы, и она написала, что  там имелась запись об «указании органов» и не было даже намека на какие-то медицинские симптомы: врачи не утруждались даже медицинскими фальсификациями, просто выполняли указания органов!

Пытки в спецбольницах

По поводу позиции врачей той эпохи есть мнение, что они, ставя несуществующие диагнозы, спасали таким образом людей от тюрем и лагерей. Однако диссидентов очень часто помещали не в простые психиатрические больницы, а в заведения специального типа, условия содержания в которых ставят под сомнение эти благородные помыслы. Вот только некоторые воспоминания бывших «больных».

Иосиф Бродский, проходивший принудительную судебно-психиатрическую экспертизу в психиатрической больнице №2 в Ленинграде в 1964 году, описал в своих воспоминаниях распространенный усмирительный прием  – т.н. «укрутку» пациентов: «Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батареи простыня высыхала и врезалась в тело». А вот что вспоминает Михаил Кукобака о Сычевской психиатрической больнице специального типа: «Спецпсихушка, иначе именуемая «бессрочной койкой», - самое трудное испытание и физически, и морально. По прибытии поместили в самую большую камеру, где содержались наиболее тяжёлые пациенты. Санитары-уголовники часто заходили туда тренироваться в избиении (санитаров для спецбольниц рекрутировали из числа уголовников. – Ред.). Физически и душевно сломленных пациентов нередко среди ночи затаскивали в туалет для сексуальных развлечений. И это не было секретом для врачей и медсестер... Начнешь жаловаться - доктор выслушает, а потом вызовет санитаров и пропишет жалобщику «кулазин» (специфический жаргон, от слова кулак)».

Психиатр Семен Глузман систематизировал всё многообразие стрессовых факторов, которые испытали на себе диссиденты, подвергавшиеся принудительной госпитализации. Самое страшным было полное неведение своей участи. Среди других трудностей: чрезвычайная скученность в камерах, предусмотренные ежедневные прогулки в течение часа сводились к тому, что узников покамерно выводили в небольшие тюремные дворики, лишённые растительности и какого-либо спортивного инвентаря,  отправление физиологических потребностей допускалось лишь в установленное администрацией время суток и в строго предусмотренные несколько минут для каждого... В случаях, когда узники начинали заниматься изучением иностранных языков, врачи немедленно констатировали «ухудшение состояния» и увеличивали дозы нейролептиков. Применение нейролептиков было наиболее тяжёлым фактором. Многолетний узник специальных психиатрических больниц, врач по профессии, так описал состояние психически здорового, спокойного человека после введения высокой дозы наиболее употребляемого  тогда нейролептика мажептила: «Представьте себе огромную камеру, где кроватей так много, что с трудом пробираешься между ними. Вам ввели мажептил, и вы в результате испытываете непреодолимую потребность двигаться, метаться по камере, говорить, и рядом с вами в таком же состоянии с десяток убийц и насильников... а двигаться негде, любое ваше не выверенное рассудком движение приводит к столкновению с такими же двигательно возбужденными соседями... и так — дни, месяцы, годы». Многие невиновные люди выходили из таких психушек инвалидами.

Выбор врачей

Так что позицию врачей трудно было назвать гуманной, говорит Михаил Кукобака и приводит слова Владимира Высоцкого: «Доктор действовал во благо, жалко благо не моё». Был ли у врачей выбор?  Многие проводили независимые экспертизы инакомыслящих, отказывались признавать их больными.  Например, психиатр Анатолий Корягин, сотрудничавший с Рабочей комиссией по расследованию использования психиатрии в политических целях правозащитной организации «Московская Хельсинкская группа», на рубеже 70-80 гг. проводил психиатрические обследования людей, которые ранее госпитализировались в политических целях, а также тех, кто боялся, что их в ближайшее время ждёт такая же участь. Он обследовал многих жертв политической психиатрии и признал их здоровыми. За свою деятельность был приговорен к 7 годам заключения в лагерях и 5 годам последующей ссылки. Пока он находился в заключении, Генеральная ассамблея Всемирной психиатрической ассоциации присвоила ему статус персонального почётного члена этой ассоциации.

В 1989 году Советский Союз согласился признать, что систематические злоупотребления психиатрией в политических целях действительно имели место, прекратить эти злоупотребления и реабилитировать пострадавших.

СПРАВКА

С начала 1960-х гг. создаётся широкая и постоянно растущая сеть тюремных психиатрических больниц. По данным доктора исторических наук Л. А. Королёвой, к середине 1980-х гг. было известно о существовании 11 психбольниц специального типа, в число которых входили Днепропетровская, Казанская, Ленинградская, Минская, Орловская, Сычевская, Черняховская. Они находились в ведении МВД СССР, фактически же были в подчинении 5-го управления КГБ. Самыми распространенными  диагнозами диссидентов являлись «сутяжно-паранойяльное развитие личности» и «вялотекущая шизофрения». Объявление неугодных людей невменяемыми позволяло, не проводя над ними суда, без привлечения внимания мировой общественности, изолировать их в психиатрических больницах. Существовал и другой вариант - госпитализация без возбуждения уголовного дела в рамках медицинских нормативных положений.