Смешной и грозный. Александр Ширвиндт празднует 80-летие

Есть, пожалуй, только один человек, с которым Александру Анатольевичу ни разу не пришлось конфликтовать, — это его друг и коллега Михаил Державин. «С ним просто невозможно по­ссориться», — признаётся Александр Ширвиндт.

На две жены меньше

— Надо заметить, что Шура всегда был в лучшем положении, чем я, — говорит Михаил Державин. — Ведь он старше меня на 2 года. Поэтому он для меня был уважаемым человеком даже тогда, когда мы только познакомились (мне было 10 лет, ему — 12). Я его слушался, для меня он всегда был прав. Так это и продолжается всю нашу жизнь.

В доме, в котором я до сих пор живу, на первом этаже жила семья народного артиста СССР Дмитрия Журавлёва, знаменитого чтеца. Он всегда собирал у себя ребят на Новый год и другие праздники. К Журавлёвым приходили фантастические люди — актёры, режиссёры, музыканты. И они, мэтры, участвовали в представлениях, которые ставил 14-летний Шурик Ширвиндт. В нём режиссёрское начало живёт с детства. Мы вместе закончили театральное училище, попали в один театр — имени Ленинского комсомола. Потом и Анатолий Папанов, и Андрюшка Миронов много лет «тянули» нас в Театр сатиры: «Ребята, переходите к нам!» И как-то в один день мы собрались компанией во главе с Шурой и перешли в Сатиру.

Как мы не надоели друг другу? Всё-таки мы видимся не каждый день, живём не в одной квартире, и у нас совершенно разные характеры. Шура, например, всю жизнь прожил со своей супругой Натальей Николаевной. А я женился трижды. Тут я его обошёл.

Со своей женой, архитектором Натальей Белоусовой, Александр Ширвиндт прожил больше 60 лет. Когда интересующиеся пытаются уточнить, почему так долго, а заодно и объяснить, что такое по­стоянство уже не модно, Александр Анатольевич говорит, что «жён на старости лет не меняет».

— Все эти силиконы — это химия, — рассказал в интервью «АиФ» Александр Ширвиндт. — А я люблю натуральный продукт. Пусть он уже не очень свежий, зато я буду знать, что он выращен в огороде, а не в химической лаборатории. Меня покойная Люся Гурченко как-то заставила челюсть сделать — для голливудской улыбки. Мы с ней снимались в фильме «Аплодисменты, аплодисменты...».

Она сказала: «Всё, я сниматься с тобой не буду, езжай делать челюсть!» А ей нельзя было ни в чём отказать — при её-то напоре. В общем, она меня дожала. Я и поехал. Делали мне челюсть не у дантистов, а в мастерской на «Мосфильме». Залили в рот самосвал бетона — я чуть не задохнулся. А потом слепили страшную белую челюсть каких-то лошадиных размеров... Я приехал в Ленинград, воткнул её в рот и спросил Люсю: «Ну, ты шовольна? Я шепель шкашать нишего не могу». А она: «Зато как выглядишь!»

Засыпала у него на груди

Есть ещё одно отличие Ширвиндта от Державина: Михаил Михайлович постоянно улыбается, когда шутит. А вот Александр Анатольевич известен тем, что великолепно умеет веселить окружающих с каменным выражением лица. Друзья Ширвиндта рассказывают, что, когда его мама потеряла зрение, Александр Анатольевич частенько говорил ей: «Мама, не переживай. Ну совершенно не на что смотреть».

— Чувство юмора Шуре помогает всю жизнь. И не только ему. Порой он своими шутками приободрял тех, у кого произошло что-то нехорошее. Откуда у него это? У Шуры были необыкновенно талантливые родители. Папа был изумительным скрипачом, а мама — урождённая одесситка, редактор филармонии. Она устраивала знаменитые концерты в Колонном зале, где участвовали великие мастера МХАТа, Малого театра, вахтанговцы. Так вот, у Шуриной мамы иногда проскальзывал тот железный взгляд, который потом усвоил и Александр Анатольевич. Он что-то говорит, не улыбается, но все чувствуют, что он переполнен юмором. Такой подход к проштрафившимся подчинённым иногда действует сильнее, чем выговор. Иногда Шура таким образом общался и с высокими чинами, чтобы обойти препоны цензуры.

Однажды, поехав на гастроли, Михаил Михайлович и Александр Анатольевич решили разыграть всю труппу. Театр прибыл в один из уездных городов. И вот Державин и Ширвиндт, сидя в гримёрке, принялись громко пререкаться: «Что же мы так опростоволосились? Надо было несколько штук покупать!» — «Да это всё ты, сам сказал: «Зачем?». Слово за слово, гримёр заинтересовался и как бы невзначай спросил артистов, что же они не поделили.

И услышал — под страшным секретом! — что в этом заштатном городишке Ширвиндт и Дер­жавин наткнулись на магазин с контрабандными замшевыми пиджаками. Конечно, гримёр захотел узнать, где же дают такое добро. Ширвиндт и Дер­жавин продиктовали ему адрес. Через 10 минут уже вся труппа знала, где можно затовариться замшевой контрабандой. Но, когда покупатели на перекладных прибыли на место назначения, выяснилось, что магазин там действительно имеется, но продают в нём не заграничные пиджаки, а... керосин.

В трио друзей — Миронов, Дер­жавин, Ширвиндт — именно последний отвечал за кассу, он же организовывал и совместный досуг. Чаще всего это была рыбалка.

— Шура всегда производил впечатление более солидного человека, — продолжает Михаил Державин. — Поэтому финансовый вопрос мы доверяли самому старшему из нас — Шуре. И он нас никогда не обижал и не обманывал.

Отдушиной для нас была рыбалка. Андрюшка был совсем не рыбак и больше смотрел, как мы ловим рыбу. А мы с Шурой, конечно, рыбаки настоящие. Уловы бывали разные — всё зависело от речки. Допустим, в Астрахани, на Волге, запросто можно было спиннингом на блесну поймать щуку на 8-9 кг. Но мы с Шурой рыбаки не тщеславные, а ради удовольствия. Поэтому довольно часто поймаем рыбу и думаем: «Ну, рыбка, поживи ещё!» — и кидаем её в воду.

Часто отдыхали с жёнами, Шурка брал и внуков в эти аст­раханские места, там можно было совершенно спокойно всей семьёй прожить на одной только рыбе. Под Астраханью мы все жили в палатках. Вместо электричества использовали свечки или керосиновые лампы. Шура иногда забывал погасить свою лампу, и на свет в палатку собирался рой всевозможных насекомых. А следом в палатку заползали огромные жабы, ящерицы, чтобы полакомиться этим налетевшим разнообразием. На Шурку же прыгала одна большущая лягушка. Он называл её Розой. Мы все тоже были с ней знакомы. Шура её никогда не обижал. Мы там жили две недели, и она приходила почти каждый день, потому что понимала: Александр Анатольевич её накормит. Шурка с ней очень дружил. Если она у него засыпала на груди, он просыпался, брал фонарик и шёл к речке, чтобы выпустить Розу на волю.

Валентина Оберемко