Евгений Замятин: первый, кто увидел айсберги XX века

Статья по теме

Великий «шестидесятник». «Несоветская» жизнь Евгения Евтушенко

Его идеи и сюжетные линии узнаваемы во всех названных произведениях. 1 февраля 2014 года исполняется 130 лет со дня рождения этого крупного писателя, инженера, проектировщика первых ледоколов.

«Значение Замятина в формировании молодой литературы первых лет советского периода - огромно. Им был организован в Петрограде, в Доме искусств, класс художественной прозы. В этой литературной студии под влиянием Замятина объединилась и сформировалась писательская группа «Серапионовых братьев»: Лев Лунц, Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Борис Пильняк, Исаак Бабель и др.», - вспоминал известный литератор и художник Юрий Анненков. Евгений Замятин возглавлял вместе с Чуковским отдел англо-американской литературы в издательстве «Всемирная литература». Знание английского языка как раз и сделало  роман «Мы» достоянием мировой литературы: он был опубликован на английском языке в Нью-Йорке в 1925 году. На родине же публикация была запрещена, что довольно странно: в 20-е годы в стране еще не было тех проявлений тоталитарного государства, которые позволили бы цензуре провести некие параллели. Но этот запрет лишь подтвердил пророческий дар Замятина.

Под колпаком Благодетеля

В романе «Мы» люди давно не имеют имен - только букву и номер, они живут под властью Благодетеля в совершенно прозрачных стеклянных домах под присмотром Хранителей и имеют право закрыть шторы, только если у них на руках есть розовый талон на сексуальный час. Вся жизнь людей строго регламентирована, сознание, как сказали бы сегодня, оцифровано. Руководящий принцип Государства состоит в том, что счастье и свобода несовместимы. Главный герой - инженер Д-503 - строит интеграл - грандиозное устройство для полетов в космос. Он не задумывается о том, что можно жить по-другому: без единственной государственной газеты, Бюро Хранителей и всемогущего Благодетеля. Но после встречи с женщиной I-330 он входит в группу революционеров, стремящихся к уничтожению существующего строя. Однако в конце предает их, сделав операцию по удалению фантазии, и безучастно наблюдает, как его любимая умирает под пытками Благодетеля.

Не опубликованный в СССР роман тем не менее подвергся местной критике: в нем увидели сатиру на  коммунизм, новый государственный консерватизм, пришедший на смену революции. Но сам писатель утверждал: «Мы» - это роман-сигнал об опасности, угрожающей человечеству от гипертрофированной власти машин и государства. Все равно какого». В 1929 году резолюция московских и ленинградских правлений Союза писателей принуждала автора отказаться от романа, на что Замятин ответил: «Таких нелепых требований никто не пытался предъявлять к писателю даже в царское время. То, что сделано, что существует, - объявить несуществующим я не могу».

Раболепство унижает писателя

Травля писателя, запрет печататься, снятие его пьес из репертуара в театрах вынудили Замятина в 1931 году написать письмо Сталину, где он попросил разрешения выехать с супругой из страны. Тогда ему это еще позволили, несмотря на довольно резкий тон письма: «Уважаемый Иосиф Виссарионович… мое имя Вам, вероятно, известно. Для меня как для писателя именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году все усиливающейся травли. Я ни в какой мере не хочу изображать из себя оскорбленную невинность. Я знаю, что в первые 3-4 года после революции среди прочего, написанного мною, были вещи, которые могли дать повод для нападок. Я знаю, что у меня есть очень неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, а то, что мне кажется правдой. В частности, я никогда не скрывал своего отношения к литературному раболепству, прислуживанию и перекрашиванию: я считал - и продолжаю считать, - что это одинаково унижает как писателя, так и революцию». В письме Сталину Замятин частично повторил тезисы свой знаменитой статьи «Я боюсь»*, в которой он так же гениально предвосхитил тенденцию, свойственную любым жестким государствам, - раздел писателей на государственных и независимых. Замятин считал, что «живая литература живет не по вчерашним часам и не по сегодняшним, а по завтрашним. Это матрос, посланный вверх на мачту, откуда ему видны гибнущие корабли, видны айсберги, еще неразличимые с палубы». Он сам был таким матросом…

Оруэлл и Горький - о Замятине

В 1946 году, то есть еще до написания своего мирового бестселлера «1984», Дж. Оруэлл ознакомился с романом Замятина «Мы», о чем свидетельствует его письмо. «Насколько я могу судить, это не первоклассная книга, но, конечно, весьма необычная, - отмечал писатель. - Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», - факт, я думаю, до сих пор не замеченный, - что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира...» Как показала история, на сочинения самого Оруэлла советский писатель оказал не меньше влияния.

В отличие от зарубежной критики, известные соотечественники не оценили масштаба произведения их товарища. Так, Горький считал: «Мы» - отчаянно плохо, неоплодотворенная вещь, гнев ее холоден и сух», а Чуковский сказал, что «в одной строке Достоевского больше ума и гнева, чем во всем романе Замятина». Действительно, Достоевский в романе «Бесы» предрекал опасность революций и ее лидеров, но Замятин облек эти пророчества в форму, которая сразу достигает цели, передавая атмосферу трагедии без какого-либо нравоучительного тона.

Как напишет в воспоминаниях Юрий Анненков, этим романом Замятин утверждал, что человеческую жизнь нельзя искусственно перестраивать по программам и чертежам, как трансатлантический пароход, потому что в человеке, кроме его материальных, физических свойств и потребностей, имеется еще иррациональное начало, не поддающееся ни точной дозировке, ни точному учету, вследствие чего рано или поздно схемы и чертежи окажутся взорванными.

Умер писатель в Париже в 1937 году, прожив всего лишь 53 года.

Анна КРЮЧКОВА 

*Из статьи «Я боюсь»

«Мы - своих «юрких авторов, знающих, когда надеть красный колпак и когда скинуть», когда петь сретение царя и когда молот и серп, - мы их преподносим народу как литературу, достойную революции. И литературные кентавры, давя друг друга и брыкаясь, мчатся в состязании на великолепный приз: монопольное право писания од, монопольное право рыцарски швырять грязью в интеллигенцию.

Писатель, который не может стать юрким, должен ходить на службу с портфелем, если он хочет жить. В наши дни - в театральный отдел с портфелем бегал бы Гоголь; Тургенев во «Всемирной Литературе», несомненно, переводил бы Бальзака и Флобера; Герцен читал бы лекции в Балтфлоте; Чехов служил бы в Комздраве... Труд художника слова, медленно и мучительно-радостно «воплощающего свои замыслы в бронзе», и труд словоблуда, работа Чехова и работа Брешко-Брешковского,- теперь расцениваются одинаково: на аршины, на листы. И перед писателем - выбор: или стать Брешко-Брешковским - или замолчать. Для писателя, для поэта настоящего - выбор ясен».

факт

В СССР «Мы» впервые вышел только в 1988 году. В 1981 году он был экранизирован в ФРГ (реж. Войтех Ясны). Кроме этого, в 1994 году было экранизировано еще одно произведение автора «Наводнение» (Россия, Франция, реж. Игорь Минаев).